Он не знал, сколько у него осталось времени. Луна могла взойти с минуты на минуту. Часы вервольф снял еще дома, а бешеная гонка по шоссе не давала ему сосредоточиться на собственных ощущениях. Оставалось только надеяться, что у него есть еще шанс успеть доехать до необитаемых мест, достаточно далеких от людских поселений. Надеяться и все больше увеличивать скорость.
Еще одна темно-синяя табличка со светящимися белыми буквами вынырнула из темноты и почти сразу исчезла позади. Вслед за ней промелькнул навес автобусной остановки, но домов у обочины видно не было. Борис радостно выдохнул: судя по всему, он въехал в какой-то совсем глухой поселок, находящийся не у самого шоссе, а в глубине леса. Может быть, в нем сейчас никого нет, может быть, все жители вообще давно уехали из него поближе к цивилизации? Но на всякий случай лучше все-таки проехать еще немного, и потом уже бежать в лес. Еще несколько минут, еще десяток километров… Он должен успеть!
Но он уже чувствовал, что не успевает. По всему его телу пробежала дрожь, вцепившиеся в руль руки свело судорогой, перед глазами замельтешили светящиеся точки. Борис с трудом разжал пальцы на правой руке, рывком выключил скорость и стал тормозить, съезжая на обочину. Руль в его левой руке вихлялся из стороны в сторону, отказываясь слушаться хозяина, и машина, наверное, выделывала на дороге совершенно невероятные трюки, но Дымков этого уже не чувствовал. Его бросало то в жар, то в холод, окружающий мир стремительно менял цвета, окрашиваясь то в багровые, то в изумрудно-зеленые оттенки, и Борис знал, что уже совсем скоро он обесцветится полностью, превратившись в черно-белую фотографию. Где-то высоко в небе, за облаками, всходила луна.
Маленькая черная тень стрелой полетела через дорогу прямо у Дымкова под носом. Была ли это кошка, или небольшая собака, или какой-нибудь лесной зверек вроде ласки — он не разглядел. Его руки машинально, повинуясь его инстинктивной любви ко всему живому, сомкнулись на руле, до отказа выворачивая его вправо, тормоза взвизгнули так громко, что их, наверное, можно было услышать в оставленном позади поселке, и дорога, вместе с убегающей по ней зверушкой и растущими по краям деревьями, завалилась куда-то на бок, после чего взметнулась еще выше, к небу, а потом снова встала на место. Руль вжался в приборную доску под тяжестью навалившегося на него водителя, по лобовому стеклу побежали трещины, но автомобиль, к тому времени уже несшийся не так быстро, как прежде, наконец, замер на месте. Из последних сил Борис толкнул в сторону дверцу и вывалился из машины наружу.
Где-то на заднем плане сознания вертелась мысль, что от машины надо отползти как можно дальше, но Бориса хватило всего на пару метров. Боль в груди, усиливающаяся при каждом движении и даже при каждом вздохе, была слишком сильной, чтобы ее можно было перебороть, а заливающая глаза кровь не давала увидеть, куда он ползет и далеко ли от дороги находится. А потом эту боль заглушила другая — отлично знакомая ему ноющая боль в позвоночнике, которая плавно, но быстро росла, заполняя собой весь его разум.
«Если только переживу эту ночь — клянусь, полностью изменю всю свою жизнь! — пообещал себе Борис за мгновение до того, как окончательно растворился в этой боли. — Женюсь на Людмиле, порву со стаей, уеду в другой город! Все будет иначе, все…»
Говорят, полнолуние смертельно опасно для тяжело больного или раненного верфольфа — сил на превращение может просто-напросто не хватить, и сердце у него не выдержит. Правда, случается такое нечасто, потому как здоровье оборотней в обычное время почти никогда не подводит, а любые травмы заживают на них, как на собаках, а точнее, как на волках. И все же Филипп много раз предупреждал своих подчиненных, чтобы те были особенно осторожны перед полнолуниями, и Борис всегда следовал его советам. Теперь же, лежа на обочине возле своего искореженного автомобиля, он не мог поверить, что ему повезло и он по-прежнему жив — жив, несмотря на аварию, минимум одно сломанное ребро и более, чем вероятное сотрясение мозга, несмотря на только что прошедшую ночь полной луны, заставившую его избитое тело дважды насильно менять свой облик. Жив и безумно счастлив…
Хотя вскоре ему стало ясно, что, возможно, он обрадовался слишком рано. Вчерашнее полнолуние не прошло для него даром: один тот факт, что когда он очнулся, вышедшее из-за туч солнце стояло почти в зените, свидетельствовал, что вервольф потерял очень много сил. Скорее всего, он и ночью, находясь в волчьем облике, все время лежал без сознания, хотя в этом Борис не был полностью уверен — он не помнил, где именно его настигло превращение, и допускал, что, будучи волком, вполне мог попытаться убежать в лес или вылезти на дорогу, а затем вернуться обратно к машине. Впрочем, это было неважно — мог он ходить ночью или нет, главное, что поблизости не оказалось людей, что никому из поселка не вздумалось среди ночи погулять вдоль шоссе, что ни одна из проезжавших мимо машин не остановилась. Главное, что позади еще одно полнолуние, но он опять никого не убил. И у него по-прежнему есть шанс снова стать человеком.
«А вот об этом ты не будешь думать больше никогда!» — мысленно прикрикнул на себя Борис и попробовал приподняться. Как и следовало ожидать, из этой затеи ничего не вышло: он со стоном повалился обратно на пожухшую траву и поспешно закрыл глаза, перед которыми в сумасшедшем танце завертелись верхушки окружающих его деревьев. Вторая и третья попытки пошевелиться тоже оказались неудачными, но потом, как следует отдохнув, Борис все же сумел подняться на ноги и доковылять до своего автомобиля. Голова немилосердно болела и кружилась и, сделав несколько шагов, он снова был вынужден опуститься на землю и немного посидеть, прислонившись спиной к колесу. Мысленно обругал себя, что оставил дома мобильник. Хотя, с другой стороны, совершенно не факт, что телефон мог бы ему сейчас помочь — он же укатил черт знает как далеко от города, скорее всего, сотовая связь здесь не работает…
Настежь распахнутая дверца автомобиля словно бы приглашала его внутрь, но Борису и без тщательного осмотра было ясно, что его «Девятка» свое отъездила. Да и не сел бы он сейчас за руль, в его-то теперешнем состоянии! А вот проверить, нет ли в салоне каких-нибудь нужных вещей, пожалуй, действительно стоило, и Дымков, сжав зубы, повернулся к открытой дверце и заглянул внутрь. Спинка водительского кресла лежала на вдавленном в панель руле, и чтобы добраться до бардачка Борису пришлось снова вставать, обходить вокруг машины и долго пытаться открыть заклинившую правую дверцу. Выяснилось, что проделал он все это не напрасно: в бардачке нашелся кошелек с деньгами и нечто еще более ценное для Дымкова на тот момент — наполовину полная бутылка сырой воды. Был там еще нетронутый пакетик с чипсами, но Бориса подташнивало от одной только мысли о еде, так что эту находку он оставил без внимания. Воду же выпил залпом почти всю, даже не пытаясь остановиться: он посчитал, что если не напьется сейчас, к вечеру ему станет совсем плохо и тогда сэкономленная жидкость все равно будет ему без надобности. А напившись, Борис до упора откинул спинку кресла назад и улегся в него, закрыв глаза и постаравшись расслабиться. Боль немного отступила, хотя и не исчезла полностью, и Дымков долго лежал неподвижно, то проваливаясь в дремоту, то снова просыпаясь и чувствуя, как сквозь потрескавшееся стекло его греет не по-осеннему теплое солнце. По его подсчетам, в таком полубессознательном состоянии он провел не меньше четырех-пяти часов и проснулся, когда солнце скрылось за деревьями и вокруг заметно похолодало. Тогда Борис осторожно, избегая любых резких движений, вылез из машины и пошел к шоссе, которое по-прежнему оставалось совершенно безлюдным.
