Маленькая стройная старушка с глазами семнадцатилетней девушки, также готовившаяся к Магниту и сидевшая на старом одеялке неподалёку от Эльмиры, услышав это, ахнула и прытко побежала к ручью, схватив по дороге в охапку все имевшиеся на столе немытые тарелки.
— Всех надо учить! — продолжал Владимир Сергеевич, — Все хотят чудес, а вымыть, подмести, сделать простое доброе дело — не могут. Опять-таки, идём сегодня на Лысую, а впереди — парень этот вертлявый, в белой рубашке и тёмных очках… Он — как включит свой магнитофон! На полную мощь! Я ему говорю: не мешай другим наслаждаться природой! Надо слушать голоса леса, вдыхать прану, настраиваться на работу…
— Это вы правильно, Владимир Сергеевич! Но — вам многое открыто, многое дано, а мы, многие, ещё такие несовершенные… Вы побольше учите молодежь, — умильным голосом сказала матушка Мария, — А ты — продолжай, милая!
— Анахата и вишудха у вас в порядке. В сахасраре — легкое облачко. Туман какой-то… Вы почаще молитвы читайте.
— Молитвы, молитвы, — проворчал Владимир Сергеевич, — Одними молитвами сыт не будешь. Вот что я всегда говорю: надобно устремление! Задача любого человека — это делать на земле своё маленькое дело, в простом сером дне, как говорится. А потом Учителя помогут. Создадут условия, и тогда можно будет заняться и духовным ростом.
— А какие условия они создавали, к примеру, Паганини, Бетховену, Лермонтову, или, на худой конец, Кюхельбекеру? — вмешался проходивший мимо Алексей, крутивший в руках алюминиевую рамку, с которой он не расставался, — Как говорится, лучше не придумаешь! Можно сказать, просто оранжерейные условия. И сейчас, вероятно, только тем и заняты, что «условия создают». От этих «условий» скоро дышать нечем будет. Будто за горло схватили — и жмут, жмут! Такие условия.
— Ну, с вами я и разговаривать не хочу, вы — строптивец. Вот увидите, что с вами ещё сделают, если вы не хотите слушать Учителей! Всё — сам да сам… Такие строптивцы всегда и получают по заслугам. А надо делать ту работу, на которую ты приставлен, и о более духовном не думать. Можно и посуду так помыть, что она просто сиять будет, и все вокруг будут радоваться. Или — подмести улицу очень чисто. В этом и есть земное предназначение: заниматься своим делом, а не соваться в чужие. Быть всегда на своём месте.
— Но, если не устремляться, хоть в мечтах, к другому, более значимому для человека занятию, не читать книг, не слушать музыку… Замкнуться в разгребании навоза, к примеру… И — что дальше? — спросила тётя Роза, заинтересовавшаяся разговором и вышедшая от костра на край поляны.
— Если человек достоин, то, как я сказал уже, ему создадут все условия для более продвинутой духовной работы. Как только он созреет, тут же ему сразу — и новую квартиру, и дачу или виллу с видом на море, если называть вещи своими именами. Только, прежде умей терпеть, работать на своём месте, быть довольным и ждать безропотно.
— Хорошая сказка для маленьких детей! Ещё раз догонят — и ещё раз дадут! — сказала тётя Роза.
— А строптивцы, — покосился на неё Владимир Сергеевич, — скоро своё получат сполна. От светлого воинства. Достанется им за их строптивость! А мир и сейчас устроен справедливо и замечательно, и думать о том, что он может измениться — греховно. Потому что мир создан Богом, а потому — совершенен.
После этих слов, Владимир Сергеевич гордо удалился, демонстративно собирая тоненькие прутики для костра.
— Эльмира, посмотри, пожалуйста, и меня. Что-то с утра горло побаливает, — прервала наступившую после ухода Владимира Сергеевича тишину тётя Роза.
— Да не могу я несколько человек подряд сразу диагностировать, сил пока не хватает. Завтра, быть может… Подходи ко мне с утра, я посмотрю! — предложила Эльмира.
— Ой! А я ещё молитву вечернюю не прочитала! — засуетилась Галина Константиновна, — Пойду очищаться и работать индивидуально.
Она, прихватив с собою маленькое одеялко, удалилась.
К костру, блаженно улыбаясь, подходил Мишка Возлюбленный.
— Друзья! Возлюбленные мои! — сказал он, сияя и широко распахнув руки, — красота-то здесь какая! Дух захватывает! Вот, возьму крупы всякой побольше, палатку утеплённую — и приеду сюда снова, уже осенью! И буду жить всю зиму! Только, в город к себе съезжу, дела кой-какие улажу, жене скажу, чтобы присылала мне крупы и сахар, больше мне ничего не надо: квартира, машина, дача — всё пусть за ней остаётся…
— А что, — сказала матушка Мария, — как я знаю, некоторые высокодуховные люди с прошлой осени здесь оставались на зиму. Николай — он сейчас на другой поляне стоит, Валерий — ну, некоторые из вас его здесь видели, на общем собрании он рассказывал о своей работе с горловым центром, с вишудхой. Это — опасная работа, не для каждого, но, практикуя её, сильно продвинуться можно.
— Ура! Да здравствует круглогодичное объединение на Поляне! — провозгласил Михаил, — Я — остаюсь! И нас, со временем, будет много! Ура — во имя общей работы!
— Тут Диана недавно, в прошлом году, приняла информацию, что здесь будет большой духовный центр. Всё, как полагается: красивые здания, библиотека. Зал для медитаций, конференций. Храм, конечно. Не прямо сейчас всё это будет, понятное дело. Но уже начали идти сильные, преобразующие энергии. Местные скоро перестанут выдерживать их и начнут потихоньку уезжать. А прибывать, поселяться здесь начнут совсем другие люди. Только, я думаю, что среди нас будут вести отбор, и не все мы сюда попадём, — сказала матушка Мария, — надо работать над собой, устремляться к совершенству!
— Возлюбленные мои! — закричал Мишка, — Ура! Давайте, я вас всех обниму!
* * *
В то время, когда большинство эзотериков уже ужинало, накладывая в тарелки ещё остававшийся на дне кастрюли суп и только что сваренную кашу, со стороны дороги, идущей по краю Поляны, показался новый человек, громко со всеми поздоровавшийся. Он казался весьма странным здесь, в этом месте. На вид его возраст определить было довольно трудно, предположительно, он выглядел старше своих лет, был сильно худ, слегка как-то скрючен — как человек, в детстве перенесший в лёгкой форме ДЦП. Его крупные карие глаза с острым, пронзительным и настороженным взглядом придавали ему вид очень умного человека, и первое впечатление только усиливали тонкий и чуть заостренный нос, тёмные, довольно длинные и курчавые, волосы и тонкие, сложенные в ехидную улыбку, губы. Вдобавок, чем-то неуловимым, быть может, походкой, — а передвигался он осторожно, вкрадчиво, и немного боком, — этот человек напоминал угрюмого паука. Оделся незнакомец вовсе не по-походному: на нём был тёмно-коричневый костюм, голубая рубашка с галстуком и жмущие узкие туфли, одетые прямо на босу ногу. В руках, будто специально для завершения образа, он держал довольно объемный коричневый портфель, а опирался на тонкую тросточку.
