Но, стоило появиться Валентину, и Макс начинал приставать к нему с намеками. Понимал ли Валентин эти намеки или они проходили мимо, не затрагивая его внимания, но все усилия повисали в воздухе – ответа не было. Намеки становились все прозрачнее, и однажды Макс, не сдержавшись, задал прямой вопрос:
– Кто такая Маргарита?
– Ты что, Булгакова не читал? – удивился Валентин. – Да, вот же он у тебя на полке стоит.
Он подошел к книжному шкафу и вытащил увесистый синий том. Макс ожидавший увидеть смущение или хотя бы беспокойство на этом безмятежном лице, был настолько изумлен такой реакцией, что умолк, прижав ко рту обе ладони.
Нельзя сказать, чтобы после этого случая Макс успокоился. Наоборот, теперь он накручивал себя до такой степени, что уже не мог понять, для чего он ждет встречи – для любви или для того, чтобы выяснить правду. Эта правда перерастала в навязчивую идею, и отравляла редкие минуты общения наедине. А таких минут становилось все меньше. Нередко, свидание заканчивалось для Макса истерикой, и тогда он выгонял Валентина, а потом бежал в одних носках по лестнице, чтобы вернуть его обратно. Хотя за добрую улыбку и нежное слово, он был готов поверить, во что угодно и все простить. Но, только, не было этого слова. Он вновь оставался один, и ревность начинала грызть его с новой силой. Валентин отмалчивался. Но все чаще пропадал куда-то, а иногда просто не приходил на назначенные встречи и даже не звонил. Их отношения покатились под откос с такой скоростью, что Макс просто не знал, что и думать. Он стал замкнутым и подозрительным. Целыми часами слонялся по улицам, и, наконец, сумел выследить Валентина почти у порога собственного дома.
Сначала, будто бы что-то ударило Макса в самое сердце – он увидел в десяти шагах от себя знакомую спину в сером свитере. Думая, что Валентин направляется к нему, Макс обрадовался. Но тот прошел мимо подъезда, и оклик, готовый сорваться с губ, застрял у Макса поперек горла.
И тогда он неслышно, бесшумно пошел следом, почти не дыша.
Валентин вошел в другой подъезд другого дома. Макс присел на скамейке напротив подъезда и увидел знакомый силуэт в освещенном окне первого этажа. Стояла ранняя весна, и листья еще только начинали раскрываться, но в воздухе уже повис стойкий запах горечи, Максу он всегда напоминал запах сандалового веера, валявшегося в дальнем углу ящика трюмо с незапамятных времен. Он навевал грусть и воспоминание о далекой душевной боли, но в этот вечер боль была близка, и аромат новых листьев вызывал жгучие слезы, размывающие светлый квадрат загадочного окна.
Макс решил ждать под окнами до победного конца. Он поднял воротник широкой черной куртки и собрал все свое терпение. Курил сигарету за сигаретой, но никто не появлялся из темного подъезда. “А вдруг он останется до утра? Ничего, посижу до утра. По крайней мере, узнаю правду”. Беззвучно сменяли друг друга минуты, складываясь в часы, и пустела сигаретная пачка. Только через четыре часа его усилия были вознаграждены. – Алё! – крикнул он непослушными губами, онемевшими от долгого молчания.
На лице Валентина промелькнуло удивление, сменившееся маской холодной отчужденности, которую Макс ненавидел больше всего. – Ты что тут? Ты меня преследуешь? – Нет, – тут же выдал Макс, обдуманную версию. – У меня в этом доме один знакомый. Я у него был... А вот ты что здесь делаешь? – В этом доме живет моя машинистка. Она печатает мои труды, – веско, с ударением на слове “труды”, ответил Валентин.
Макс, никогда не слышавший ни о каких “трудах”, предпочел ему не поверить.
Он пришел к ней через два дня. Долго стоял перед непрезентабельной дверью, обитой коричневым дерматином. Прислушивался. Из-за двери доносились приглушенные голоса. Казалось, там расположился цыганский табор. Раздираемый любопытством и страхом, Макс позвонил. Дверь открылась. На пороге стояло нечто в мужской фиолетовой рубашке, используемой, очевидно, вместо домашнего халата, с длинными до плеч лохматыми волосами. Изо рта торчала сигарета. Макс сразу понял, что это она, хотя впервые видел ее так близко. – Здравствуйте, – пробормотал Макс, я ищу (тут он назвал имя первого попавшегося знакомого). – Его здесь нет, – ответила Маргарита. – А что, разве он должен был придти? – Нет, но я подумал, – Макс испугался, что дверь сейчас захлопнется перед его носом. – А вы?.. – она запнулась, словно забыла, словно знала его имя, но просто забыла. – Вы?.. – Я – Макс. – Ах, да, – она облегченно вздохнула, как человек, который не любит ошибаться. – Конечно, вы Макс. Я так и думала.
Она мотнула головой, приглашая его войти, и сама пошла впереди, не оглядываясь.
“Так, иногда, в двери неожиданно входит судьба”, – подытожил про себя Макс, переступая порог. – Как там у нас на вражеской территории?”
Квартира оказалась большой и грязной. Какие-то люди слонялись по комнатам, шумели дети, бегали кошки. Одним словом – табор. Заглянув в открытую дверь спальни, Макс заметил там длинноволосого молодого человека, мучающего скрипку. Дикие хриплые звуки, заглушали весь остальной гам. Макса успокаивало лишь то, что никаких знакомых лиц он не заметил. Он тоскливо топал по грязному полу, неотступно думая о своих белых носках – туфли, по привычке он снял у дверей, а тапочек ему не предложили. Его провели в кухню – видно все остальные комнаты были переполнены.
Некто в очках подал ему кофе. Отвратительный мутный напиток, но в такой изящной полупрозрачной фарфоровой чашечке, что диссонанс просто резанул Макса, как фальшивая нота. Он сразу решил, что ему здесь не нравится. Не нравится и все.
– Кофе не дожарен, – пояснила Маргарита, – а прошлая партия у нас сгорела до черноты. Может лучше тот сварить?
– Нет-нет, спасибо, – торопливо отказался Макс. Ему совсем не улыбалось пить еще и заваренную сажу. – Этого вполне достаточно.
Наступила пауза, во время которой Макс лихорадочно соображал, что бы такое сказать, а Маргарита спокойно рассматривала его, сощурив левый глаз. Паузой воспользовался очкастый.
– Pater Noster, – вдруг заговорил он, словно продолжая с полуслова, на котором его прервали.
– Fiat voluntas tua, – резко оборвала его хозяйка дома, не повернув головы. – Пиши с этого места, и не приставай!
“Все ясно, – подумал Макс, – пытаются сделать из меня идиота и специально говорят на латыни”.
Эти двое еще немного попрепирались. Макс сидел молча, испытывая унижение оттого, что почти ничего не понимает. Какие-то папы римские, весь этот религиозный бред, да еще разговаривают так, словно ненавидят друг друга. Его ведь предупреждали, что она ведьма, и что ночами в ее доме происходят дикие оргии, и что она любого сживет со света. Макс пытался вспомнить все, что слышал об этом доме, и тут заметил, что, продолжает молоть языком, что-то малодоступное человеческому пониманию, Маргарита внимательно рассматривает его своими круглыми светло-коричневыми глазами. Он вздрогнул. Ему показалось, что этот холодный анализирующий взгляд говорит одно: я все знаю. – Что? – спросил Макс, почему-то шепотом. – Красивые руки...