И тут сон прервался.
Она услышала, как вошла Жаннет и прямиком направилась в свою комнату.
А ее ждало очередное утро в состоянии полной измотанности — физической, душевной, эмоциональной.
Какая-то часть ее существа хотела сбежать. Эмоциональные оскорбления со стороны Жаннет — она вела себя так, что оскорбительны были даже молчание и равнодушие, — все это было больше, чем Кейт могла вынести. Но она продолжала убеждать себя, что это не Жаннет. Ее мозг поражен, и подлинное «я» Жаннет отчаянно взывает о помощи. И Кейт держала здесь лишь необходимость спасти настоящую Жаннет.
Жужжание зуммера… она открыла дверь ванной. Это из вестибюля. Кто-то внизу хочет зайти. Жаннет перестала отвечать на любые звонки — в дверь, по телефону, — так что Кейт знала, что ответить придется ей.
Ради бога, кто это может быть, подумала она, нажимая кнопку звонка.
—Да?
— Кейт, это Джек. Нам надо поговорить.
Надо ли, опять подумала она.
— О'кей. Поднимайся на кофе.
— Ты не могла бы спуститься? Зайдем к Эндрю или куда-нибудь еще.
У Джека был такой серьезный голос. Что у него на уме?
— Дай мне что-нибудь накинуть.
Через несколько минут она в джинсах и свитере спустилась в вестибюль здания. Жаннет она оставила записку с сообщением, куда идет. Впрочем, Жаннет это не интересовало.
Она увидела, что Джек, тоже в джинсах, но во фланелевой рубашке, ждет на тротуаре. Видно было, что и он не отдохнул толком. Встретив Кейт, он обнял ее.
— Я знаю о тебе и о Жаннет, — тихо сказал он, — но это, черт возьми, ровно ничего не меняет. Ты моя сестра, и я люблю тебя.
Внезапно Кейт поняла, что она прижимается лицом к его груди и плачет, захлебываясь сдавленными рыданиями. Она пыталась взять себя в руки, но рыдания не прекращались.
— Все в порядке, Кейт, — ласково проговорил он. — Ничего не бойся. Ни одна живая душа…
Высвободившись, она вытерла глаза.
— Я плачу не поэтому. Я так рада, что ты знаешь. Ты не представляешь, какое это облегчение — перестать скрывать от тебя, рассказать хоть кому-нибудь…
— Ох… да ладно тебе. Я провел полночи, прикидывая, как бы получше тебе это сказать. Я не знал, как ты отреагируешь. Я…
Она привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку.
— Ты поступил как нельзя лучше.
Кейт постояла еще несколько секунд, прильнув к брату. У нее кружилась голова от облегчения. С сердца спала та тяжесть, которую она несколько лет носила в себе.
— Давай погуляем, — предложил он. — Я еще не напился кофе.
— Но дай мне еще раз услышать эти слова, Джек, — сказала она, когда рука об руку они шли к Седьмой авеню. — Неужели моя порочность в самом деле ничего не изменит в твоем отношении ко мне… или ты просто успокаиваешь меня?
Он скорчил гримасу:
— И вовсе ты не порочная.
— Еще какая.
— Ничего подобного. Когда я слышу слово «порочная», то представляю себе толстую бабу в комбинезоне и сапогах, с лохмами на голове, которая выражается только матом.
Она засмеялась:
— О таких мужеподобных созданиях речь больше не идет. Просто мы сами так себя называем. Как говорит Жаннет: «Возвращаем слову его значение». — Вспомнив выражение Жаннет, Кейт ощутила прилив грусти. — Но ты не ответил на мой вопрос.
— Ладно. Вопрос, насколько я понимаю, заключается вот в чем — поскольку я каждодневно вру о себе всем напропалую, как ты можешь быть уверена, что тебе я говорю правду?
— И вовсе не…
— Или, может быть, я из тех либералов, которые политкорректно удирают от разговоров на эту тему?
Неужели она обидела его?
— Джек…
— Давай хоть кое-что выясним раз и навсегда, Кейт. Я не поклонник политкорректности и не либерал. Кроме того, не консерватор, не демократ и не республиканец. Я исхожу из одного принципа: твоя жизнь принадлежит тебе. И это означает, что ты вольна делать с ней все, что хочешь, пока это не мешает свободе других людей распоряжаться своей жизнью. Это означает, что твое тело принадлежит тебе и ты можешь делать с ним все, что захочешь, — прокалывать, накачивать наркотиками, сжигать. Твое дело. То же самое и с сексом. Пока тебя к нему силой не принуждают, меня не касается, как ты им занимаешься. Я не должен ни обвинять, ни оправдывать, потому что это не моя жизнь. Она твоя. В той же мере я не должен ни понимать, ни объяснять. Чего, кстати, я не делаю.
Когда он сделал паузу, чтобы перевести дыхание, Кейт вскинулась:
— Но это не говорит мне, что ты чувствуешь.
— Чувствую? Ты хочешь услышать, как я изумлен и потрясен? Если бы ты всю жизнь вела себя как мальчишка-сорванец и никогда не бегала бы на свидания, я бы еще понял… Но у тебя появлялся один бойфренд за другим.
— Верно. Но ни одного постоянного.
— Это так важно?
— Тогда я так не думала. А вот сейчас думаю. Они нашли уютное местечко на Седьмой улице — «Греческий уголок». Она не увидела за стойкой никого, кто хоть бы отдаленно напоминал грека, но тут стоял запах хорошего кофе. Они заняли столик в огромном стеклянном пузыре, который под лучами солнца мог стать настоящей жаровней. Джек вздохнул:
— Говоря по правде, Кейт, я не понимаю однополых отношений. Я знаю, они существуют, и принимаю их, но мне они чужды. Они меня не заводят. Но тут речь идет о тебе, Кейт.
— Ты не мог бы удивиться больше, чем я сама. Но так получилось. Со мной. И я ровно ничего не могу сделать.
— Но как? Когда? Где? Почему? Вот тут ты мне помоги, Кейт. А то я в полном недоумении.
— Да я и сама пытаюсь понять, Джек. Ты хочешь знать когда? Когда я поняла? Сама не знаю. Ребята-геи, кажется, осознают это раньше. С женщинами не так просто. Наша сексуальность непостоянна, текуча — это не мое выражение, я где-то прочитала. Но это правда. У женщин гораздо более интимные отношения друг с другом. Конечно, девчонкой мне нравились ребята. Мне нравились свидания, нравилось, когда за мной бегают, ухаживают. Но знаешь, что мне нравилось больше всего? Посиделки в ночных рубашках.
Джек закрыл глаза.
— Только не говори мне, что девчонками вы устраивали лесбийские оргии в нескольких футах от моей спальни, а я ничего не знал.
Кейт легонько ткнула его ногой под столом.
— Не ори так громко, Джек. Успокойся, ладно? Ничего не происходило. Конечно, были разные контакты — бои на подушках, щекотание, хихиканье, спанье втроем на одном матрасе или вдвоем под одеялом. Словом, это было нормальное поведение для девочек — но не для мальчиков.
— Готов согласиться.
— И нормальное для меня. Мне нравилась близость с другими девочками, эта интимность, и, может, я любила это больше, чем другие, но никогда не связывала с сексом.
— Когда же это случилось?
