Жаннет с легкой улыбкой в уголках губ долго рассматривала ее.
— Какие уроки?
— Ну, м-м-м… компьютерные. — Ну и вопрос. — Мне нужно что-то вроде ускоренного курса.
— Почему бы не поговорить об этом за обедом?
Кейт понравилась эта идея. Дети дома; она оставила им деньги на пиццу. Обед с этой восхитительной женщиной куда предпочтительнее, чем ломтик или два пиццы по возвращении домой. Она только должна сообщить, что вернется позже, чем предполагала.
— Звучит заманчиво, — сказала она. — Но первым делом я должна позвонить.
Они расположились в итальянском ресторанчике при отеле. Жаннет начала со светлого пива, а Кейт — с коктейля «Манхэттен». Жаннет запротестовала, когда Кейт заказала телятину, и попросила принести спагетти «Путанеска». За едой, распив бутылку кьянти, Жаннет задала кучу вопросов, а Кейт дала кучу ответов.
Когда с обедом было покончено, она пригласила Кейт к себе, где можно с помощью ноутбука выяснить, много ли она знает и что еще ей надо усвоить. Прекрасная идея. Рядом с этой женщиной Кейт чувствовала себя так тепло, так уютно, что хотелось, чтобы этот вечер никогда не кончался.
В комнате Жаннет, куда она вошла, было темно, если не считать мерцающего экрана ноутбука. Она двинулась к нему, но так и не добралась. Руки сжали ее предплечья, развернули, и теплые губы нашли ее. Кейт оцепенела, инстинктивно съежилась, но затем уступила этим губам. Руки Жаннет переместились с плеч к пуговичкам ее блузки, расстегивали, спускали блузку с плеч. Она была так настойчива, что ее желанию нельзя было сопротивляться. Да Кейт и сама не хотела отвергать ее или сопротивляться растущему в ней жару, потому что ее переполняли новые ощущения, которых она никогда не испытывала.
Она позволила Жаннет отвести ее к постели, позволила уложить себя на цветастое покрывало и почувствовала, что ее уносит в места, где она никогда не бывала, в другую реальность. И в следующие два часа она получила свой первый частный урок от Жаннет — но не в компьютерном деле, — она как опытный терпеливый преподаватель вела ее по путям тепла и влаги.
— Одно повлекло за собой другое… мы стали любовницами. Затем партнерами. И я начала вести двойную жизнь. Жаннет сказала, что ее сексуальность сразу же выделила меня из всего класса, — она называла меня «лесбиянкой из Трентона», — но не догадывалась, что была у меня первой.
— Но она тебя устраивала? — спросил Джек, и она увидела в его глазах подлинную озабоченность.
— Не думаю, что когда-либо испытывала больше счастья или острее чувствовала… вообще. Жаннет была для меня просто чудом. Она так тонко понимала меня. Она была моим проводником в том мире, о существовании которого я не догадывалась, а я сглаживала кое-какие острые углы ее характера и учила более широкому взгляду на мир.
После кофе и рогаликов они выбрались из «Греческого уголка» и пошли в городской сад, который тянулся вдоль Седьмой авеню.
— Куда ты пойдешь отсюда? — спросил Джек, когда они пробирались сквозь листву.
Вдоль обочины стояли горшки с разнообразной зеленью — от гевей и огромных папоротников до маленьких королевских пальм. На переднем плане бушевало разноцветье красок — красных, желтых, синих, пурпурных, — а за ними, еле просвечиваясь сквозь запотевшее стекло, лежал ярко-зеленый кусочек влажных джунглей.
На прошлой неделе Кейт сорвала бы несколько цветов для квартиры, но только не сегодня… у нее было не то настроение, чтобы заниматься цветами.
— Через два года, когда Лиззи кончит колледж, я все расскажу детям и Рону. После этого новости быстро дойдут до моих пациентов, и ты понимаешь, что начнется. Добрая часть их отшатнется от меня. Трентон, может быть, и столица штата, но по сути это маленький городок. Люди решат, что им не стоит поручать своих детей, особенно девочек, педиатру-лесбиянке. Тем более, что в том же заведении есть еще пять нормальных врачей. И к тому же мои коллеги вряд ли обрадуются.
— Так переезжай в Нью-Йорк, — сказал Джек, кладя ей руку на плечо. — Тут есть масса детей, родителей которых не волнует, как ты проводишь свое свободное время. Здорово будет жить рядом с тобой.
Она прислонилась к нему:
— Ты не представляешь, как я ценю возможность вот так поговорить с тобой. Прости, что так все получилось. Пойми меня: любовь, которая не осмеливалась заявить о себе, невозможно заставить замолчать. Но я так долго все таила в себе, что сейчас чувствую себя… такой одинокой.
— Но ведь у вас с Жаннет должны быть друзья. Я знаю, что тут есть большое сообщество геев…
— Да, но я сорокачетырехлетняя баба, которая не вписывается в их компанию. Рядом с юными лесбиянками, с девицами двадцати с чем-то лет, которые еще подростками занимались этим, я чувствую себя отверженной, парией. Они считают, что мы не из их компании, и всем, кому это не нравится, говорят: а пошел ты на…
— Куда? — улыбнулся Джек. Ты сказала: «Пошел на…»
— Мне всегда было трудно произносить эти слова.
— Потому что ты нормальный человек. И всегда была им.
Кейт вздохнула. Это правда. Она не выносила ругательств.
— Во многих смыслах я и остаюсь нормальным человеком. Нормальная лесбиянка — можешь ты представить такое? Ходячая нелепица, оксюморон. Родилась нормальной, и обречена на смерть из-за своей убийственной нормальности. Я всегда старалась быть хорошим примером — для тебя, когда ты рос, а потом для Кевина и Лиз.
— Что у тебя и получалось, — мягко сказал он. — И вижу, что и сейчас получается.
— Я не хочу ни менять мир, ни вступать в какое-то движение. Просто я хочу быть сама собой. Мне понадобилось так много времени и стараний, чтобы понять это, что сейчас я хочу только расслабиться и отдохнуть. И пока рядом есть Жаннет, меня совершенно не волнует, что думают другие. Мы уже не в том возрасте, чтобы красоваться в гей-клубах; мы лишь раз как-то выбрались пообедать, но большей частью мы сами готовим и радуемся возможности побыть наедине.
— Когда не приходится специально одеваться и выбираться в город, чувствуя себя как в фильме с Марлоном Брандо «Дикарь»?
— Чувствовать себя симпатичной лесбиянкой — этого более чем достаточно в моем наборе отклонений.
— Кончай говорить о своих отклонениях.
— Я имею в виду несоответствия норме. Это то, чем мы, ненормальные, занимаемся.
— Тут уж с твоими эмоциями ничего не поделаешь. Но если ты никому не приносишь вреда…
— По крайней мере, пока этого не случалось. Но когда наконец я все расскажу… кто знает? — Кейт покачала головой. — Все это из-за хромосомы… одной проклятой хромосомы.
— То есть имеется такой ген?
— Может быть. Но я говорю об Y-хромосоме, о той самой, которая делает тебя мужчиной. У нас, женщин, две Х-хромосомы, но если бы я могла поменять одну из них, сменить X на Y, мои чувства к Жаннет можно было бы считать совершенно нормальными.
