– Пиииитиии? – прошелестел над ухом тихий голос спутника.
Физрук кивнул. Перед его лицом возникла семипалая рука с флягой. Еще раз благодарно кивнув, Палыч жадно припал губами к горлышку, и в горло хлынул уже знакомый непонятный отвар со вкусом болотной жижи и влажного дерева, принося облегчение и утоляя жажду.
Сделав несколько больших глотков, Валерий Павлович почувствовал себя лучше и выпрямился. Ощущения, забродившие по телу словно влажные холодные искры, было сложно описать, казалось, что внутри что-то удлиняется, сжимается и расцветает странными зелеными цветами. Но физрук списал это все на измотанность, голод и отравление болотными испарениями.
– Идии-ходиииии. Пришли-пошлииии.
Палыч огляделся по сторонам, задрал голову к небу и с удивлением отметил, что небо начало сереть, появилась пока еле заметная граница между черной землей и светлеющим небесным сводом. Вдалеке виднелось что-то высокое. Амбар? Хлев? Воспрянув духом, физрук снова двинулся в путь.
До деревни пара ночных странников добралась минут через двадцать. Как оказалось, Валерий Павлович видел не амбар и не хлев – это была стена из толстых бревен, заостренных и обожженных на концах, окружавшая Безводье. «Прямо как в Средневековье», – удивленно подумал физрук, осматривая бастион, и выключил фонарик. Василий тем временем поскреб длинным ногтем (впрочем, каким ногтем? коготь это был, самый настоящий коготь) в небольшую дверку, которую гость даже не заметил, увлекшись разглядыванием монументального сооружения.
– Иящщщ, Васиии, иящщ.
Казалось, голос Василия не стал громче, все так же оставаясь на уровне шуршащего полушепота, но за стеной его услышали. Что-то загремело, стукнуло, и воротца медленно, с чудовищным скрипом, отворились.
Палыч ожидал увидеть еще одного змеекожего человека, похожего на его спутника, но в тусклой предрассветной серости возникла странная перекошенная фигура с огромной головой, посаженной, как казалось на первый взгляд, прямо на плечи, без шеи. В следующее мгновение до учителя физкультуры дошло, что перед ним горбун. Его руки были неестественно длинными и свешивались чуть ли не ниже колен. Правда, было в его облике и кое-что уже знакомое – глаза. Как и у Василия, они светились двумя тусклыми гнилушками.
– Иящщщ, Карп, иящщ, гостиииии. Палыччччч.
Змеекожий спаситель сделал жест в сторону Палыча, тот вежливо кивнул горбуну:
– Валерий Павлович Калашников. Простите за вторжение.
Карп (как его окрестил Палыч) секунду без всякого выражения пялился на незнакомца, потом посторонился, и двое вновь прибывших вошли в проем низкой калитки. Сзади громыхнул деревянный засов.
– Марьяяянаааа. Камнеее.
– Палыччч, – прогудел горбун с сомнением в голосе. – Иящхо, светщщ, луна бело…
– Палыч узвар питии у мяя спатииии.
– Дащхо, дащхо, – согласно закивал своей большущей головой горбун и быстро пошел куда-то вдаль.
Деревня с ее обитателями казалась сложным переплетением чего-то знакомого и обыденного с чем-то совсем невозможным. Школьный психолог Андрей назвал бы это ощущение «когнитивным диссонансом», хотя, скорее, окажись он на месте физрука – упал бы без чувств и так бы и лежал, как мешок на сырой траве.
За высоким частоколом оказалась широкая деревенская площадь с какими-то подобиями не то землянок, не то низких деревенских домов, потрепанных ветром, не то шалашей, устроенных поверх нор каких-то огромных животных. Несмотря на ночное время, создавалось ощущение, что никто в этом страшном поселении не спит: по площади взад-вперед медленно двигались обитатели поселка. К удивлению Валерия Павловича, не все напоминали его змеекожего спасителя, напротив, нельзя было найти ни одного похожего на другого жителя.
Сама площадь также выглядела обыденно и противоестественно одновременно. Вот на фиолетово-баклажанном, будто выжженным куске земли растет знакомый подорожник, видны маленькие островки самой обычной зелени, хоть и грязной, высохшей и изрядно потоптанной, а вот ближе к краю одной из тропинок растут какие-то цветы кислотного окраса, напоминающие больше споры ядовитых грибов с торчащими из них неестественного насыщенного зеленого цвета листьями и с черным плотным стволом.
Не обратить внимания на местных жителей тоже было невозможно. Вот идет, раскачиваясь, обычный человек, разве что кожа у него почти полностью серая, да глаза уже привычного ядовито-желтого цвета, а вот рядом с ним какое-то сгорбленное существо, напоминающее низкорослого медведя с торчащими где попало клочьями жестких бурых волос. Некоторые жители неторопливо шли, подобно уставшему человеку, иные ходили, словно тащили за собой волоком какую-то непомерно тяжелую ношу. Те же жители, которые куда-то торопились, предпочитали передвигаться на четвереньках, напоминая не то собак, не то обезьян. Сходство с собаками усиливал лай, переходящий в подобие волчьего воя, и этот поток звуков лишь изредка прерывали отголоски каких-то обрывочных фраз, хоть и напоминавших где-то русский язык, но даже из выловленных звуков невозможно было собрать знакомых слов.
Большинство жителей носили лохмотья старой, вероятно, еще советской военной формы. Но многие просто заматывались в содранную шкуру кабанов со свисающими сальными клоками черной шерсти. Казалось, жители то ли никогда не спали, то ли вели ночной образ жизни.
Тем временем Валерий Павлович остался совершенно один, его змеекожий спутник успел куда-то уйти. Физрук вдруг осознал еще одну пугающую вещь: помимо лая и обрывков малопонятных фраз, в деревне не было никаких звуков. Все местные жители передвигались бесшумно, а ветер отсутствовал полностью. Казалось бы, при таком безветрии окруженный болотами и торфяниками поселок должен пахнуть сыростью и смрадом, однако, помимо едва уловимого серного запаха, ничего другого не ощущалось.
Приглядевшись, Палыч увидел, что от земли в нескольких местах идет едва заметный не то редкий дым, не то пар. Такой же пар выбивался и у него из-под ног. Это было странно, так как торфом здесь не пахло, а земля если и была выжжена, то явно очень давно. Да и откуда здесь взяться пару, если видно, что все вокруг пересохло, и даже растениям не хватает влаги, если не считать ядовитых грибоподобных цветов. Такое несоответствие еще больше усиливало тревогу Палыча, нервы вновь натянулись как струны, а сердце стало биться как белка в капкане. Плохое это было место, гнилое, страшное! Все здесь было неправильно. И сам воздух словно состоял из тревог и ожидания беды.
Неожиданно Палыча резко пронзил холодный укол ужаса: он спиной почувствовал чей-то пронзительный взгляд, но повернуться было страшно. Собравшись с духом, учитель глянул назад и негромко вскрикнул от неожиданности.
