И после этого я повесил трубку. Вот так все это было. Если бы ответила Ханна, наверное, я смог сказать что-нибудь еще. Я бы назвал имена — Тэнси, Тома, Пэтси…, и Аделия тоже. Но он напугал меня. Мне казалось, что если я буду продолжать разговор, он сможет минуя расстояние, увидеть, как я стою, на другом конце провода, в этой телефонной будке, и почувствовать, что от меня несет, как от сивого мерина.
Я подставил ладонь, выплюнул все камни и быстро вышел из будки. Ее власть надо мной была сломлена — должно быть, благодаря этому звонку — но меня не отпускал панический страх. Вы когда-нибудь видели птицу, которая залетела в гараж, мечется в нем в поисках выхода, бьется о стены. Так и я. Я сразу же почувствовал, что меня больше не волнует ни Пэтси Хэрриган, ни Том Гибсон, ни даже Тэнси Пауэр. Но я испытывал на себе взгляд Аделии. Чувствовал, что она уже все знает и преследует меня. Я хотел скрыться — да мне просто было необходимо скрыться. И я пошел на Мейн стрит и, когда добрался до ее начала, оказалось, что я почти бегу. К тому времени, благодаря Аделии, в моей голове все перемешалось: Полицейский из библиотеки и темный мужчина — тот, кто управлял дорожным паровым катком, и машина, в которой сидел Простак Саймон. Я ожидал, что все трое того и гляди вырулят на Мейн стрит в старом «бьюике» «Темного», разыскивая меня.
Я выбрался к железнодорожному депо и снова залез под грузовую платформу. Там я свернулся в комок, дрожа с головы до ног, и даже пустив слезы, с ужасом ожидая того, что вот-вот она придет и покончит со мной. Я все время думал, что стоит мне поднять взгляд, как я увижу ее любопытные глаза, заглядывающие под бетонную юбку платформы, глаза, испускающие красный свет, и рот, превращающийся в нечто вроде хобота.
Я дополз до самого дальнего угла и под грудой сухих листьев, затянутых паутиной, нашел полкувшина вина. Я припрятал его там бог знает когда, и совсем о нем забыл. Три большие глотка — и вина как не бывало. Затем я пополз обратно к тому месту, откуда залез под эту платформу. Но на полпути я совершенно отключился. А когда проснулся, то сначала подумал, что время как бы остановилось, потому что ни свет, ни тени не изменились. А вот головная боль прошла, и желудок жаждал пищи.
— Ты проспал целые сутки, да? — догадалась Нейоми.
— Нет — почти двое. Я позвонил в кабинет шерифа около 10 часов в понедельник утром. Когда я очухался там под платформой, не выпуская из руки пустой кувшин, была как раз среда, половина восьмого утра. Только это был не сон. На самом деле не сон. Нужно помнить, что запои у меня длились не день и не неделю. Я не просыхал почти два года, и дело не только в этом — тут все: и Аделия, и библиотека, и дети, и «Час сказки».
Два года меня крутило в этой адской карусели. Наверное, то мое «я», которое все еще влекло меня к жизни и здравомыслию, решило, что мне осталось одно — на какоето время исчезнуть и отключиться. И когда я проснулся, все уже было позади. Тела Петси Хэрриган и Тома Гибсона еще не обнаружили, но все равно, все было позади.
Мне это было ясно раньше, чем я высунул свой нос из-под той самой платформы. Во мне образовалась какаято пустота, наподобие углубления в десне после того, как выпадет зуб. Только пустота эта была в моем рассудке. И я понял. Ее больше нет для меня. Аделии больше нет. Я выполз оттуда едва живой, и снова от чувства голода.
Тут мне на глаза попался Брайн Келли; в то время он был фрахтовым мастером. Он пересчитывал какие-то мешки на другой погрузочной платформе и делал пометки в специальной карте. Каким-то образом я доплелся до него. Но он посмотрел на меня с нескрываемым отвращением. Было время, когда мы угощали друг друга стаканчиком вина в «Домино» — придорожной закусочной, которая сгорела давным-давно, когда тебя, Сэм, тут еще не было — те времена давно прошли. Теперь перед ним стоял грязный, мерзкий пьяница, в грязных волосах — листья, а запах, который он испускает, что-то среднее между дерьмом и вином «Оулд Дыок».
«Вали-ка ты отсюда, папаша, а не то я вызову полицию», — говорит он.
В этот день все было не так как раньше. Ведь падая, пьяница всегда ударяется о какой-то новый выступ. В тот день я впервые попросил милостыню. Я спросил его, нет ли у него лишних двадцати пяти центов на чашку джоу и какой-нибудь бутерброд. Он залез в карман и вытащил немного мелочи. Но он не передал ее мне из рук в руки. Он подбросил ее вверх так, что она просто полетела туда, где я стоял. Мне пришлось наклониться и выковыривать монеты из шлака. Я не думаю, что он бросил деньги для того, чтобы унизить меня. Он просто не хотел прикасаться ко мне. Так что я его не виню.
Когда он увидел, что я подобрал все монеты, он сказал:
«Давай-ка выметайся, папаша. И если я еще раз увижу тебя здесь, я уж точно вызову полицию».
«Конечно», — сказал я и ушел. Он так и не узнал меня. И я очень рад.
На полпути к ресторану мне встретился газетный киоск, где я увидел внутренний разворот вышедший в тот день «Газетт». Тогда-то я понял, что пробыл в забытьи не один день, а два. Число не имело для меня особого значения — к тому времени меня вообще не интересовали календари — но я знал, что, когда Аделия ногами вытолкала меня с кровати в тот последний раз, и когда я сделал тот звонок, был понедельник.
И тут я увидел заголовки. Похоже было, что я проспал день самых важных событий в истории Джанкшн Сити. На одной полосе был такой заголовок: «Поиск пропавших детей продолжается». Там же были фотографии Тома Гибсона и Пэтси Хэрригэн. На другой полосе был такой заголовок: «Следователь округа заявляет: „Помощник шерифа скончался от сердечного приступа“. Внизу была фотография Джона Пауэра.
Я взял один экземпляр газеты, и сверху на стопке оставил пятицентовик; раньше, когда люди доверяли друг другу, все так обычно делали. Я тут же уселся на обочине и прочел обе статьи. Та, что о детях, была короче. А дело было в том, что о детях еще не начали беспокоиться — шериф Бимэн рассматривал этот случай как побег из дома.
Она и детей выбрала подходящих, оба — настоящие хулиганы, а ведь, как говорится, рыбак рыбака видит издалека. Они вечно ходили друг за другом. Жили в одном квартале, и в статье было написано, что за неделю до случившегося у них были неприятности: мать Пэтси Хэригена застала их, когда они курили в сарае. У Гибсона в штате Небраска был какой-то дядюшка, фермер, и Норм Бимэн был почти уверен, что именно туда они и отправились — я вам уже говорил, что соображал он туго. Да и откуда ему было знать? Относительно одного он был прав — такие как они не проваливаются в люки и не тонут в Провербиа Ривер. Но я-то знал, где они. Это Аделия снова сделала свое черное дело. Я знал, что их троих найдут вместе, и в этот же день, чуть позднее, так и вышло. Я спас Тэнси Пауэр и уцелел сам, но это мало утешало меня.
