Дэниел Истерман - Имя Зверя

— Я попросил его просмотреть материалы по Майклу Ханту и Томасу Холли, проверить, не сохранилось ли записей о каком-нибудь коде, который они использовали. И он позвонил как раз для того, чтобы сказать, что передал его дешифровщикам. Несколько минут назад они расшифровали два послания. Сейчас их пришлют.

В дверь постучали, вошел посыльный. Передав бумаги, он удалился. Хэвиленд надел очки и просмотрел обе страницы. Когда он поднял глаза, его лицо было мрачным.

— Именно этого мы боялись. Майкл Хант снова обнаружил себя. Он хочет встретиться с Холли. Холли сообщил по радио, что сегодня собирается вылетать в Египет.

— Вы полагаете, он попадет туда?

— Очень сильно сомневаюсь.

— Вы не попытаетесь остановить его?

— Конечно нет. Зачем?

— А если он доберется до Египта, что тогда?

— Он будет ждать Ханта в условленном месте.

— Нам известно это место?

Хэвиленд покачал головой:

— Узнаем.

— А если Хант не появится?

— Холли начнет искать его.

— Он его найдет?

Хэвиленд пожал плечами:

— Возможно. Если Хант жив.

Гость встал и подошел к окну, за которым уже было утро. После долгой паузы он повернулся лицом к хозяину кабинета:

— Перси, у вас прелестный кабинет. Я всегда так думал. Я завидую вам. Вам очень повезло.

— Да. Конечно.

— Полагаю, вас в любой момент могут посвятить в рыцари.

Хэвиленд кивнул:

— Да. Наверно, да. Я буду в новогоднем списке.

— Значит, это уже официально?

Хэвиленд кивнул.

— Вы заслуживаете большего, — гость замолчал и снова повернулся к окну. Он медленно провел пальцем по стеклу.

— Значит, их встреча будет нам на руку, верно?

Какую-то секунду Хэвиленд не мог понять, кого он имеет в виду. Затем кивнул.

— Да, — сказал он. — Это здорово нам поможет.

После нее Холли можно объявить предателем, вступившим в заговор с Майклом Хантом и женой Рашида Манфалути.

— А потом?

— Потом? Никаких «потом» не будет.

Гость убрал палец со стекла. На нем осталась полоска.

— Да, — сказал он. — Вы абсолютно правы. Никаких «потом» не будет.

Каир

Священник заканчивал мессу в память об отце прихожанки, умершем два дня назад во Флоренции. Обыкновенно он не занимался этим, но отец Доминик вчера заболел и отслужить мессу попросил его. На ней присутствовало не более двух дюжин людей, закутанных в шарфы и пальто: дочь покойного, две ее дочери со своими мужьями, их дети да несколько знакомых.

В темной часовне неровно горели белые свечи. Воздух был напоен благовониями. Священник то возникал из мрака, то снова пропадал в тени — высокая фигура в белом облачении, согнувшаяся перед крошечным алтарем. Умерший был старым, дряхлым и неблизким для этих людей. Внуки видели его только на фотографиях, зятьев он не любил. Никто особенно не сожалел о его кончине. Ничьи рыдания не нарушали размеренного течения службы.

Как актер, исполняющий знакомую роль в затемненном театре, священник произносил слова и выполнял необходимые действия. Со стены на знакомый обряд смотрела статуя Святой Екатерины Александрийской, немая, изуродованная краской и штукатуркой. Бледный Бог на кресте закрыл глаза от боли.

Посторонний человек мог бы отметить странную атмосферу в часовне, как будто служба проходила тайно и противозаконно. Со времени переворота христианская община Египта жила в напряжении, и копты — в первую очередь. Воспоминания о мрачных днях 1980 и 1981 годов не успели померкнуть. Религиозные власти уже ограничивали инакомыслие. По переулкам расходились слухи об утренних убийствах.

Поговаривали, что в Минье, Асьюте и других христианских анклавах молодые люди вооружаются. Ливанские христиане переправляли в Египет оружие через Иордан и Синай. Американская евангелическая группа «Меч жизни» слала доллары и, как утверждали слухи, патроны.

Священник повернулся лицом к прихожанам, заметив в этот момент человека, стоящего поодаль, у входа, едва заметного в темноте. В начале мессы его не было. Священнику показалось, что он где-то его видел.

Месса продолжалась, размеренно и бесстрастно. Акт милосердия, и ничего больше. Люди собирались лишь ради соблюдения традиции. «Какое это имеет значение?» — подумал священник. Его сейчас занимали более важные проблемы.

Последние слова, рукопожатия — утешение для тех, кто не нуждался в нем ни в малейшей степени. Священник бегло говорил по-итальянски, но с акцентом. Посторонний человек около двери не двинулся с места, ожидая, когда прихожане разойдутся. Те бросали на него нервные взгляды и спешили удалиться. Когда ушел последний, человек вышел из тени.

— Давненько я не слышал, как ты служишь мессу, Пол. Ты не растерял свой талант. — Он говорил по-английски.

— Спасибо. Я стараюсь практиковаться. Черт возьми, что ты здесь делаешь в такое время? И для чего так вырядился? Я даже не узнал тебя.

Майкл пожал плечами:

— Мы все актеры, играющие свои роли. За мной не было хвоста, если это тебя волнует.

Пол уже снимал свое облачение.

— Майкл, ты был профессионалом. Я верю в тебя.

Лицо Майкла помрачнело.

— Пол, я попал в беду. Мне нужна твоя помощь.

Пол колебался.

— Почему именно моя? — Он аккуратно перекинул ризу через руку. Под ней он носил кружевной стихарь.

— Потому что ты мой брат. Потому что я могу доверять тебе. Пол, больше у меня никого нет.

— Твоя жизнь в опасности?

Майкл кивнул.

— А я полагал, что ты вышел в отставку, Майкл. Я считал, что ты удалился от этих дел. Или это была всего лишь хитрая игра?

— Нет, все так и было. То, что я говорил тебе в Англии, — правда. От начала до конца. Тогда ты предупреждал меня, чтобы я не связывался с Томом Холли.

— Он впутал тебя во что-то?

— Да.

— Понятно. Теперь тебе придется все объяснить подробно. Пойдем ко мне — там мы сможем спокойно поговорить.

— А отец Доминик?

— В госпитале. Вчера внезапно заболел. Тут гуляет какая-то зараза. Половина прихода больна.

— Как жаль... Передай ему от меня наилучшие пожелания. Он очень милый человек.

— Да, да, конечно.

Лицо Пола на мгновение помрачнело. Затем он улыбнулся, обнял брата за плечи и повел его из церкви.

Приход Св. Спасителя, расположенный на южном краю Эль-Азбакийи, как и сама церковь, тайно существовал еще в период расцвета британского владычества. Прихожанами здесь были местные католики и марони-ты, несколько итальянцев, оставшихся в стране после Суэца, и разношерстная группа эмигрантов, на чей вкус церковь Св. Иосифа в Эль-Замалике была слишком помпезной.