Сначала она подумала, что это он шутит — причем не очень удачно, — а потом поняла, что, несмотря на легкий, шутливый тон, он вполне серьезен. И даже не пытается ей польстить, а лишь утверждает очевидное. Во всяком случае, то, что очевидно для него. Это понимание поразило ее, и мысли ее снова разлетелись в разных направлениях. Лишь одна промелькнула достаточно ясно: перемены в ее жизни не закончились на том, что она нашла работу и жилье, они только начинаются. Все, что случилось с ней до нынешнего момента, было просто серией толчков перед настоящим землетрясением. Точнее, не землетрясением, а жизнетрясением. Неожиданно ее охватила жажда этой встряски, она ощутила возбуждение, природу которого не понимала.
Билл снова начал что-то говорить, но тут подошел официант с холодным чаем. Билл заказал себе бифштекс, а Рози попросила лондонское жаркое. Когда официант спросил, как его поджарить, она хотела сказать «средне» — она всегда ела такую говядину, потому что такую ел Норман, — а потом передумала.
— Слабо, — сказала она. — Чуть-чуть.
— Чудесно! — воскликнул официант, словно и впрямь так считал. Когда он уже отходил, Рози подумала, каким бы чудесным местом стала официантская утопия — местом, где любой выбор был чудесным, замечательным, восхитительным, выдающим тонкий вкус заказчика.
Она вновь взглянула на Билла и увидела, что он все еще не спускает с нее глаз — своих внимательных глаз с тусклым зеленоватым оттенком. Взволнованных глаз.
— Насколько он был неудачным? — спросил он. — Ваш брак?
— Что вы имеете в виду? — робко спросила она.
— Вы знаете — что. Я встречаю вас в отцовском «Займе и Залоге», я разговариваю с вами, быть может, минут десять, а потом со мной происходит какая-то чертовщина — я не могу забыть вас. Я видел такое в кино и иногда читал про это в журналах, но никогда по-настоящему в это не верил. А сейчас — ба-бах, и, пожалуйста, вот оно. Когда я выключаю свет, ваше лицо стоит передо мной. Я думаю о вас, когда ем. Я… — он запнулся и бросил на нее пытливо-тревожный взгляд, — я надеюсь, что не пугаю вас.
Он, конечно, пугал ее, но в то же время она думала, что никогда не слышала ничего более чудесного. Все ее тело горело (кроме ступней, которые были холодны, как лед), и вентиляторы месили воздух прямо у нее в голове. Казалось, их была здесь по меньшей мере тысяча — целый вентиляторный цех.
— Эта леди заходит, чтобы продать мне свое свадебное кольцо, как она думает, с бриллиантом… Но и узнав, что бриллиант фальшивый, она не очень удивляется. Потом, когда я выясняю, где она живет, и иду навестить ее — с букетом в одной руке и сердцем в другой, — она оказывается вот настолько от того, чтобы вышибить мне мозги банкой компота. — Он вытянул руку, расставив большой и указательный пальцы на полдюйма.
Рози подняла свою руку вверх и чуть влево, раздвинув большой и указательный пальцы на дюйм.
— На самом деле, скорее вот настолько, — сказала она. — У меня великолепная реакция.
Он рассмеялся. Смех его звучал доброжелательно и непринужденно. Мгновение спустя она тоже рассмеялась.
— Как бы там ни было, леди не выпускает банку, а только делает небольшой замах ею и потом прячет ее за спину, как малыш — номер «Плейбоя», который он вытащил из ящика стола своего папаши. Она говорит: «О Господи, прошу прощения», — и мне интересно, кто же ее враг, поскольку это не я. А потом мне приходит в голову — не бывший ли это муж, поскольку леди заходила в отцовский комиссионный магазин со все еще надетым кольцом. Понимаете?
— Да, — сказала она. — Я думаю, да.
— Для меня это важно. Если я выгляжу слишком назойливым, что ж, простите, но… После мимолетного знакомства я очень увлекся этой женщиной, и мне не хочется, чтобы она была к кому-то сильно привязана. С другой стороны, мне не хочется, чтобы страх заставлял ее каждый раз в ответ на чей-то стук подходить к двери со здоровенной консервной банкой в руке. Хоть что-нибудь из всего этого вам кажется резонным?
— Да, — сказала она. — Муж, довольно-таки бывший, — а потом без всякой на то причины добавила: — Его зовут Норман.
Билл кивнул.
— Я понимаю, почему вы бросили его.
Рози засмеялась и прикрыла рот ладонью. Ее лицо горело сильнее, чем когда бы то ни было. В конце концов она взяла себя в руки, но ей пришлось вытереть глаза уголком салфетки.
— Прошло? — спросил он.
— Да. Кажется, да.
— Не хотите рассказать мне о нем?
Неожиданно в мозгу у нее возник образ — такой ясный, какой можно увидеть лишь в жутком кошмаре. Это была старая теннисная ракетка Нормана — «Принц» — с рукояткой, обмотанной черной лентой. Ракетка обычно висела у подножия лестницы, ведущей в подвал их дома. Он несколько раз избивал ее этой ракеткой в первые годы их брака. Потом, месяцев шесть спустя после выкидыша, он изнасиловал ее этой ракеткой в задний проход. Она рассказала кое-что из своей семейной жизни на сеансах терапии в «Д и С», но одну постыдную тайну оставила при себе. Да и возможно ли передать словами, каково чувствовать в своем заднем проходе обмотанную лентой ручку теннисной ракетки «Принц», за которую держится мужчина, сидящий на тебе верхом и сжимающий коленями твои бедра? Каково чувствовать себя, когда он наклоняется и говорит тебе, что, если ты станешь сопротивляться, он разобьет стакан с водой на столике возле кровати и перережет осколком тебе горло.
— Нет, — сказала она, и ее голос дрогнул. — Я не хочу говорить о Нормане. Он оскорблял меня, и я ушла от него. Все.
— Достаточно прямо, — сказал Билл. — И он насовсем ушел из вашей жизни?
— Насовсем.
— А он знает об этом? Понимаете, я спрашиваю лишь потому, что видел, как вы открыли мне дверь. Вы наверняка ждали отнюдь не представителя церкви или благотворительного общества.
— Я ничего ему не сказала, — немного поразмыслив над вопросом, ответила она.
— Вы боитесь его?
— О да. Еще как. Но это ни о чем не говорит. Я боюсь всего. Для меня все ново. Мои подруги в… Мои подруги говорят, что это пройдет, но я не знаю.
— Вы не побоялись пойти поужинать со мной.
— О нет, я боялась. Я очень боялась.
— Тогда почему пошли?
Она открыла рот, чтобы произнести то, что подумала раньше, — что не могла опомниться от удивления, но не решилась. Это было правдой, но ей не хотелось допустить бестактности. Она не знала, есть ли у них двоих какое-то будущее, кроме одного этого ужина в «Папашиной Кухне», но если оно есть, то не стоит начинать путешествие с неуклюжего шага.
— Потому что я хотела пойти, — сказала она тихим, но уверенным голосом.
