Я понял: что-то не так.
Вернулся в спальню. Подошел к окну. Вгляделся в мир: пристально, напряженно. В конце концов разглядел внизу две маленькие согбенные фигурки. Женщина с мальчиком рука об руку брели под ливнем. Шли по аллее цветов.
Я вдавился лицом в стекло. Ошибки быть не могло: Таня и Паша, мой второй сын. Живой сын. Юра погиб, тот был от Кати, она тоже погибла, а этот выжил, и Таня жива, потому что рядом не было меня.
Я отпрянул от окна. Бросился на колени. И вдруг чужим, громким голосом быстро и четко сказал:
— Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое. Да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя на небе и земле!
Хлеб наш насущный дай нам на сей день. Прости нам грехи наши, как мы прощаем должникам нашим.
Не введи во искушение, но избавь от лукавого. Ибо Твое есть Царство и слава вовеки.
— Аминь, — прошептал я сухими губами.
Руслан отодвинул стул. Поставил тарелки: грибной суп, салат из огурцов и помидоров, сосиски. Я налег на пищу телесную.
Андрей презрительно разглядывал меня, откинувшись на спинку стула. Между пальцами зажата воняющая мятой дамская сигаретка.
— Сильный мужчина голоден даже в болезни. Еще бабу — и жизнь сложится!
— Это по твоей части, — отозвался я между ложками.
Руслан поворошил в камине кочергой, вернулся за стол и рассказал мне кое-что. Рассказ перебивался смешками.
— Мы вот, Паша, с прощания уехали рано. А зря. Андрей побывал там после нас. В пять минут разминулись. А там и автобус подъехал. Ну, значит, выходят двое могильщиков. Один болезненный такой, сморкается в грязный желтый платок. Кашляет с кровью. Входят в дом.
Брат с матерью за ними. Остальные ждут снаружи.
Проходит минута, другая. Гроб не выносят. Тут из комнаты, где девчонка лежит — крик. Все, конечно, бросаются в дом. Врываются в комнату, и, как думаешь — что видят?
Ложка с салатом замерла у рта. Я медленно поднял глаза.
— А видят они: могильщики стоят с глазами на лбу. Мать чуть не в обмороке.
А девочка сидит в гробу, сонная и бледная, но вполне себе живая. Проводит ладошкой по лицу, оглядывает народ, и слабым голосом: „Какой странный сон… Мама? Куда ты так вырядилась?“
Я схватил бутылку водки, налил, выпил залпом.
Руслан улыбался. Андрей сверлил меня недобрым взглядом.
Из салона „мерседеса“ я увидел ее.
Опираясь на руку матери, Даша шатающейся походкой вышла из дверей больницы. Бледная, в больничном халате, волосы сосульками прилипли к щекам.
Остановилась на терассе. Оглядела этот мир. Абсолютно пустым взглядом. Только в самой глубине ее глаз я увидел растерянность и страх.
— Ну что? — спросил Руслан. — Убедился?
Я кивнул, глядя, как мать помогает дочери спуститься по ступенькам. Усаживает больную на скамейку. Мать пытается выглядеть веселой и бодрой. Но видно — она тоже растеряна.
Что-то говорит с улыбкой, очевидно, пытаясь развеселить Дашу. Та отрешенно смотрит себе под ноги.
— Что с ней?
Руслан закурил, опустил стекло.
— Ученые уже сталкивались с подобным явлением. Они называют его „синдром Лазаря“. Пациент, вернувшийся с того света, не узнает близких, испытывает депрессию, утрату смысла жизни.
— Это проходит? — спросил я, глядя на Дашу.
— Со временем.
Руслан курил. Я смотрел на нее. И ничего не испытывал. Никакой радости.
Потер лицо.
— С ума сойти… Что же теперь делать?
Выбросив сигарету, Руслан посмотрел на меня, как мать на несмышленого сына.
— Работать, — сказал он. — Делать дело.
Я молчал. Он внимательно изучал мое лицо.
— Ты сделал благое дело, Павел.
— Да ничего я не сделал! — вскричал я.
Руслан улыбнулся.
С минуту мы смотрели друг другу в глаза.
— Не заставляй меня делать это еще раз, — сказал я. — Я не могу. И не хочу. Это слишком… великая ответственность.
Руслан отвернулся. Положил ладони на руль.
— Поехали в гостиницу. Тебе нужно отдохнуть.
По дороге он, будто невзначай, сказал:
— Идет Война между Светом и Тьмой. Она уже началась. Ты должен стать воином. Кто, если не ты?
Несколько секунд я молчал, глядя на свои сжатые в кулаки руки.
— Такого я больше делать не стану. Никогда.
Руслан кивнул, глядя на дорогу.
— Я тебя об этом не прошу. Но ты можешь дать людям надежду.
Мы приехали в гостиницу, и до утра не вспоминали об этом разговоре.
А потом начали работать. Делать дело.
Нам сдали в аренду помещение в одном из торговых центров. Здесь уже полтора года проводили религиозные собрания. В этот вечер собралось народу 200 человек. Мы оборудовали деревянный помост под некоторое подобие сцены, с микрофоном и всей необходимой аппаратурой.
Я стоял на сцене. На мне белый балахон, на шее сверкающий амулет. Рядом в аналогичном облачении Андрей. Руслан, в деловом, притулился в углу.
Забитые, нуждающиеся, просто потерявшие надежду рассаживались на грубо сколоченных скамьях. Многие с детьми.
Руслан подошел сзади, шепнул на ухо:
— Все нормально?
— Почему их так много?
— Это только начало, брат. Дальше-больше.
Я без особого энтузиазма кивнул.
Руслан выступил вперед.
— Братья и сестры! Я надеюсь, все вы пришли к нам с чистым сердцем и добрыми помыслами. Всем удобно?
— Да! — послышалось с разных концов зала.
— Светло? Тепло?
Кивки, смешки, возгласы. Парень в кожаном с жвачкой во рту:
— А концерт будет?
— Будет, — весело объявил Руслан. — Но под нашу дудку.
Смех. Лидера проверили. Можно расслабиться.
— Мы же со своей стороны надеемся, вы будете добры друг к другу. Обещаю, наше собрание пройдет в атмосфере равенства, братства и миролюбия.
— А женщин здесь не обойдут?
— К женщинам мы проявляем особое уважение.
Гул. Перешептываются, смеются, подсаживают поудобнее детей.
— Один из братьев пришел к вам сегодня для духовного общения и наставничества. Я верю, что вы отнесетесь к нему с присущей вам душевной теплотой и участием. Порукой тому наша любовь к вам.
Они захлопали.
— Удачи, — шепнул Руслан.
Я вышел вперед. Никогда я не выступал перед столь многочисленной аудиторией.
— Здравствуйте, друзья. Спасибо, что пришли.
— Как вас зовут? — началось. Конечно, женщины.
— Юрий, — сказал я. Подсказка Руслана. Он настоятельно советовал не пользоваться настоящим именем.
Толпа загудела.
— Я попрошу вас встать и взяться за руки.
Женщины подчинились, подтягивая мужчин и детей. Подсказка Руслана номер 2.
— Почтим молитвой тех, кого нет с нами. Тех, кто погиб, и тех, кто погибает сейчас. Всех нуждающихся, страдающих, невинно осужденных. Всех жертв концлагерей, репрессий, и членов их семей. Всех несчастных влюбленных. Всех, кто сейчас умирает от рака. Вспомним невинную кровь, пролитую на иерусалимской земле две тысячи лет назад. Пусть их глаза, скрытые тьмой, не будут нам укором. Ибо в нашей великой радости есть и толика печали.
