Так что, братья и сестры (улыбаюсь) — пейте воду!
Я обернулся. Руслан пропал. На деревянном помосте я да Андрей, облитые искусственным светом, погубившим столько великих людей.
Андрей подошел ко мне с прежней улыбочкой дьявола. С удивлением я заметил в его глазах уважение.
— Молодец, — сказал он. И покинул сцену через боковую дверь.
В номере скинул чертов балахон. Плеснул в стакан коньяка со льдом (который не тонул). Рухнул в мягкое кресло.
Руслан стоял у окна. Глазел на залитую огнями Студенческую.
— Ты был превосходен, Павел. Блестящее выступление! Видел их глаза?
— Без твоей поддержки я бы ничего не сделал, — я вытянул ноги и откинул голову, ощутив затылком женственную мягкость спинки.
Он повернулся, голос стал встревоженным.
— Я чувствую в тебе неуверенность. Чего ты страшишься? Не держи в себе страхи.
Я с изумлением взглянул на Руслана. С чего вдруг хваткий бизнесмен заговорил высоким штилем? Я подумал — возможно, „Руслан“ — не настоящее имя.
— То, что сегодня было, кажется мне неправильным. Они так верят мне. Но я вовсе не тот, кем они меня считают. Я хуже любого из них!
— Ты воодушевил тех, кто, возможно, погиб бы иначе!
Я горько усмехнулся.
— Да. Но стали бы они слушать меня, если бы знали, кто я такой?
Я встал, прошелся по комнате.
— Все это лишь глупое покаяние. Люди будут считать, что я — пророк. А все, что я делаю — искупление грехов.
Руслан рассмеялся.
— Э-э, брат, да ты пьян как сапожник.
Я потер лоб.
— Прежде всего я устал.
Руслан поднялся. Подошел к окну.
— В самом деле. Иди спать. Утро вечера мудренее.
Утром моя голова напоминала военный полигон, на котором проводили ядерные испытания.
— Точилин взял их? — спросил я, развалясь в кресле. Потер висок. Утренний свет бил в окно.
Руслан не стал уточнять, о ком я.
— Не успел.
Он сидел за столом. Изучив бумаги, сложил их стопкой и убрал в дипломат с хромированной стальной ручкой.
— Насильников достал кто-то другой.
— Другой?
— Убил всех пятерых. Тела нашли в подвале многоэтажки. На улице Германа.
Я выпрямился в кресле.
— Каким способом?
— Проломил головы. Бил чем-то тяжелым.
— По затылку?
— В основание черепа, ломая шейные позвонки. Одного — по макушке. Череп раскололся, как грецкий орех. Сильный парень. Кофе будешь?
— Лучше пиво.
Руслан встал. Я покачал головой.
— Народная месть… Точилин обосрался.
Почему-то я переживал за этого человека, которого видел вживую один раз. В следующий миг мне стало все равно. Даже все равно, что стало с той, что была отмщена.
С девочкой по имени Даша.
С девочкой, которую похоронили.
Руслан открыл мне банку пива. Я поблагодарил кивком.
— Сегодня их в два раза больше, — в моем голосе нотки паники.
Руслан не улыбнулся. Не удостоил даже кивком. В тот вечер он снова был на себя не похож.
Андрей подошел ко мне.
— Удачи, — бросил он и поскорее удалился вглубь сцены, морщась от досады. Я улыбнулся.
Вышел вперед, воздел руки. Прихожане затихали в ожидании шоу. Многие уже узнают, да и мне некоторые памятны.
— Братья и сестры! Я знаю, зачем вы пришли. В сердце каждого из вас — добро. Вы хорошие люди. Я вижу это.
И я вижу вашу усталость, ваши страхи. Оставьте заботы. Отложите дела. Пусть в этом зале сияет луч надежды.
Аплодисменты.
— Что вы нам сегодня расска-а-ажете? — как-то уж слишком игриво спросила белокурая девица в мини, накручивая локон на пальчик.
— Сказку, басенку, стишок, — сказал я. По залу прокатилось ха-ха-ха. — Братья и сестры! Сегодня я поведаю о том, как встретил Иисуса Христа.
Во сне я блуждал по темному холодному лабиринту.
Я оказался в огромной зале с высоким потолком. Было темно, холодно, сыро.
В одном из многочисленных коридоров показался крохотный огонек. Он разрастался, приближаясь, и будто плыл в темноте. Я увидел — то человек, окутанный голубым сиянием.
Это был Он.
— Вы видели Его! — воскликнула девушка на центральном ряду. — Какой Он?
— Кто самая выдающаяся личность всех времен? Кто величайший гений и величайший духовный лидер? Кто, единственный во всю историю человечества, жил праведно?
Этот человек изменил ход истории. Он исцелял неизлечимых и оживлял мертвых. Он не взирал равнодушно на беды и страдания мира! Он пострадал за всех нас!
Некоторые просветлели, иные со скучающим видом разглядывали стены. Я рассказывал общие положения о Христе, к тому же скучные.
— Он стал посредником между Землей и Небом. Он — наш человек в Небесном Саду. Христос — Богочеловек. Он всех нас сделал равными Богу!
Одна из женщин радостно вскрикнула в религиозном экстазе. Кажется, она испытала духовный оргазм.
— Везде, где появлялся Христос, Его ученики и Его учение, открывались школы и приюты для сирот, прекращались распри, освящались браки, всячески защищались права женщин.
Вы спрашивали, каков Он?
Я улыбнулся, медленно и как бы в истоме поднимая глаза к потолку.
— У Него чистые черные волосы до плеч. Дивные голубые глаза. Добрый взгляд, проникающий человека. Тихий бархатный голос. Красивые нежные руки с тонкими сильными пальцами. Из под одежд Его видны маленькие ступни ребенка, коими Он неслышно ступает по земле, воде и облакам.
Меня тошнило от самого себя. Но лица светлели, глаза загорались, а спины выпрямлялись. Я говорил то, что они ожидали услышать. Христос всем знаком по образцам канонической живописи. Средневековые художники воссоздавали Его образ по собственным лекалам, руководствуясь техникой, школой, традицией. А большинство иконописцев, кроме, наверное, Рублева, и вовсе писали по указке духовенства. Полагаю, даже Микеланджело не избежал подобной участи.
Христос был плотником, Его руки не могли быть нежными. Скорее, они были мозолистыми. Лицо грубое, нос плоский, лоб покатый. Такими были люди в ту эпоху.
— Он сказал мне: „Иди и проповедуй любовь и всепрощение по всей Земле. Ты должен основать новую Церковь, Церковь Любви, чистую, не запятнанную кровью, не погрязшую во лжи. Пусть твои апостолы не жируют в роскоши, а ходят по грязи мирской и добросердствуют“.
Я обвел взглядом зал. Лица. Усталые, недоверчивые, озаренные надеждой или ослепленные ненавистью и страхом.
— Христос существует! — вскричал я, воздев руки к потолку.
Сборище содрогнулось. Как мужчина шепотом, руками и губами пробуждает в женщине желание, так я пробуждал в них чувства, похороненные под лавиной страхов, сомнений, отчуждения.
