Договорить он не успел, Савельева, неловкая клуша, уронила бокал, и тот, ясное дело, разбился вдребезги.
– Слушай, Варвара, кто из нас пьян? – спросил он насмешливо. – Я, в отличие от некоторых, твердо держусь на ногах и бокалами не разбрасываюсь.
– Простите, я нечаянно.
Это покладистое «простите» вместо предсказуемой язвительности заставило Влада насторожиться и присмотреться к ней повнимательнее. Выглядела Варвала странно: будто вот вот впадет в панику. Зеленые глазищи огромные, как у совы, кожа даже не белая, а серая, и взгляд такой, словно она только что увидела привидение. Что это ее так напугало?
– Савельева, ты чего? – спросил он и на всякий случай запрокинул голову вверх: вдруг над ним тоже парит какой нибудь мистический знак, как давеча над Сивцовой. Нет, вроде все в порядке, никаких удавок.
– Все нормально, – Савельева не смотрела в его сторону, торопливо сметала со стола осколки стекла.
– Варя, тебе тоже прошлой ночью снились кошмары? – Эйнштейн подался вперед, посмотрел на нее с жадным любопытством.
– Нет, – сказала она и ойкнула из за вонзившегося в палец осколка. Дура, кто ж сметает битое стекло голыми руками?
– А ты, Юлия? – Эйнштейн перевел взгляд на Сивцову. – Как тебе спалось на новом месте?
– А никак! – буркнула та, поднося к губам бокал с вином. – Я из за вороновской подружки вообще всю ночь глаз не сомкнула. Какое счастье, что она сва…
В этот самый момент зазвонил телефон, и от неожиданности Сивцова пролила вино на платье.
– Черт! – Она посмотрела на телефон так, словно он был живым существом, принялась затирать пятна от вина салфеткой.
– Что то девушки сегодня какие то пугливые и неуклюжие, – усмехнулся Влад и снял трубку.
Процедура идентификации заняла не больше минуты. Они, все трое, по очереди представились нотариусу, и Варвара, которая говорила с нотариусом последней, с грохотом положила трубку на рычаг.
– Эй, полегче! Вещь, чай, не казенная! – прикрикнул Жуан.
– А казенное, значит, можно? – огрызнулась она, обматывая порезанный палец носовым платком.
– Платье из за вас испортила! – Сивцова отшвырнула салфетку, встала из за стола.
– Ты куда, дорогая? – спросил Жуан.
– Переодеваться! – Она направилась к выходу, сердито цокая каблуками по каменным плитам.
– Ну, что дальше делать будем? – Влад многозначительно посмотрел на Эйнштейна. – Давай, Шахерезада, рассказывай свою первую сказку.
– С превеликим удовольствием! – Эйнштейн порылся в висящем на спинке стула рюкзаке, положил на стол пластиковую папку.
– И что у тебя там? – лениво поинтересовался Жуан. – Фотографии зеленых человечков?
– Ну, не совсем человечков и не совсем фотографии. – Эйнштейн расстегнул папку, достал несколько листков. – Прежде чем начать свой рассказ, дамы и господа, я бы хотел, чтобы у вас было некоторое представление о людях, о которых пойдет речь. Вот это, – он постучал ногтем по одному из листков, – копия гравюры, на которой изображен не кто иной, как первый владелец этого дома, голландский купец Себастьян Гуано.
Все присутствующие дружно склонились над листком.
– Да, лучше бы ты принес нам фотографию, – проворчал Влад, пытаясь рассмотреть изображенного на гравюре мужика. Ничего особенного и инфернального в местном аналоге князя Цепеша не было. Худое лицо, неприветливый взгляд из под тяжелых век, длинный, чуть с горбинкой нос и аккуратная бородка. Одет Себастьян Гуано был богато и явно не по русским традициям. Наверное, следовал заветам европейской моды.
– А вот так выглядел дом в семнадцатом веке, – Эйнштейн придвинул к ним еще один листок.
По большому счету, нынешний дом ничем не отличался от своего прототипа.
– План дома Себастьян рисовал сам и требовал от строителей неукоснительного следования его идее, наверно, хотел воссоздать в этом дремучем крае уголок собственного мира.
– Жутковатый у него был мир, – поежилась Савельева.
– Тогда время такое было, – вступился за предка Жуан.
– Да, мы в курсе. Варвара нас вчера просветила насчет того времени. – Влад отложил гравюру в сторону, посмотрел на Эйнштейна: – Ну, есть у тебя еще какие нибудь веселые картинки?
– Вот супруга Себастьяна, боярская дочь Маланья, – с очередной ксерокопии Владу улыбалась круглолицая и, по всему видать, пышнотелая девица.
– А наш заморский гость любил фотографии, – усмехнулся он.
– Да, любил – для этих целей у него даже имелся личный художник, мальчишка из местных крестьян, самородок. Говорят, талантливый был шельмец.
– Кто говорит? – усмехнулся Влад.
– Современники говорят. То есть говорили.
– Сейчас ты нам, наверное, покажешь целый выводок гуановских отпрысков? – предположил Влад.
– Нет, я вам покажу что то куда более интересное. – Эйнштейн выдержал драматическую паузу и продолжил: – У Себастьяна Гуано была любовница, некая девица, которую он привез с собой из чужих земель. Не то испанка, не то цыганка. В общем, не православных кровей барышня. Как ее звали на самом деле, никто не знал. Себастьян велел называть ее Барбарой. Девица была красоты неописуемой, но язычница. В церковь не ходила, одежи носила непотребные, а вместо нательного креста какое то бесовское украшение. Местных не то чтобы боялась, но сторонилась. За три года, что прожила в здешних краях, научилась говорить по русски, но православия так и не приняла. Зато родила Себастьяну сына, байстрюка, одним словом.
– Ладно, Эйнштейн, заинтриговал. Показывай нам эту заморскую красавицу.
– Прошу! – Эйнштейн выложил на стол еще одну ксерокопию.
На сей раз картинка была цветной. С нее задумчиво и немного грустно смотрела девушка. Волосы черные, как смоль, глаза зеленые, скулы высокие…
Влад отложил листок, изумленно глянул на Савельеву. Если не принимать во внимание незначительные отличия, она была почти полной копией незнакомки с портрета. Мало того, шею Барбары украшал точно такой же медальон, как у Варьки. А на коленях девушки дремала черная кошка…
– Ну, как вам картинка? – поинтересовался Эйнштейн. – Ничего необычного не находите?
– Ты намекаешь на сходство гуановской любовницы с нашей Савельевой? – Влад внимательно посмотрела на Варькин медальон и спросил: – Откуда у тебя эта безделушка?
Савельева прикрыла медальон ладонью и сказала с вызовом:
– Это украшение моей мамы. Оно передается по женской линии из поколения в поколение.
– Значит, из поколения в поколение? Эйнштейн, а что стало с этой Барбарой?
– А вот тут и начинаются странности. Барбара исчезла через год после рождения сына, точно сквозь землю провалилась. Говорили разное. Одни считали, что Себастьян отослал надоевшую любовницу обратно на родину, другие шептались, что, натешившись, просто убил.
