Он быстро схватил свою лампу и вышел из комнаты, оказавшись в длинном коридоре, в дальнем углу которого одиноко горела масляная лампа. Никого не было видно. Он чувствовал, что монастырь погружен в сон. В коридоре было холодно.
Сверяясь с картой, он не спеша пошел вправо, туда, где начинался другой коридор. Второй коридор вел в темноту. По всей длине его с определенными интервалами были расставлены лампы, слабые приношения окружающей мгле. В тусклом свете, отбрасываемом его собственной лампой, разрисованные стены казались полуживыми и кишели мрачными, мучительными сценами. Повсюду преобладал красный цвет. Свет на мгновение выхватывал из темноты лица, тут же исчезавшие во мраке. Двигались руки. Скалились зубы. Танцевали скелеты.
По мере того как Кристофер углублялся в дебри спящего монастыря, он начал испытывать неуловимое чувство прикосновения к глубокой старине. Он видел, пусть и нечетко, как постепенно менялся монастырь с его продвижением вперед. Как геологические пласты, различные участки гомпа четко показывали, когда они были построены, понемногу раскрывая свои секреты. Чем дальше он шел, тем примитивнее становились рисунки и орнамент на стенах. Сначала в них чувствовалось влияние Китая, затем Индии, затем древнего Тибета. Он ощутил внутри непонятную дрожь. В таких монастырях он еще не бывал.
Последний коридор заканчивался у маленькой двери, по обеим сторонам которой были нарисованы изображения покровительствующих божеств и прикреплены факелы. Это была древняя часть монастыря, насчитывавшая, наверное, около тысячи лет.
Он стоял у входа в гон-канг, самого темного, самого запретного места любого монастыря. Кристофер только слышал описания таких мест от своих тибетских друзей, но ему никогда не дозволялось увидеть их воочию. Гон-кангом называлась темная подземная часовня, в которой хранились маски для ритуальных танцев. Это было ритуальное жилище йи-дам, покровительствующих божеств, черные статуи которых следили за монастырем и его обитателями. Это было место священного ужаса, живущего в сердце тибетской религии.
У двери Кристофер заколебался, с удивлением почувствовав, что его страшит перспектива оказаться внутри. Для страха не было никаких причин: внутри была только темнота, темнота и странные боги, в которых он не верил. Но что-то заставляло его колебаться, пока он наконец не толкнул дверь.
Дверь оказалась незапертой. Прямо за ней находилась вторая дверь, на которой яркой краской было изображено лицо божества. Красные, пристально смотрящие глаза обжигали его, как раскаленные угли. Лампа замигала, осветив старую краску и частички позолоты. Он толкнул вторую дверь.
За дверью была отчетливо видимая темнота, темнота, касающаяся его глаз бархатным прикосновением, темнота осязаемая и ощутимая. Здесь царила вечная ночь. Она никогда не прерывалась, и царство ее было вечным. Спертый, бесцветный воздух был наполнен запахом прогорклого масла. Было ощущение, словно он казался в гробнице.
Кристофер поднял лампу. С потолка около входа свисали чучела нескольких животных: медведя, яка, дикой собаки. Эти древние гниющие чучела были неотъемлемым компонентом каждого гон-канга, таким же элементом темной мистики, как и фигурки богов у алтаря. Кристофер почувствовал, что от отвращения у него мурашки побежали по коже, когда он, низко согнувшись, проходил под чучелами, стараясь избежать прикосновения покрытого плесенью меха, свободно свисавшего с лишенных должного ухода чучел. Они висели здесь бог знает сколько времени, и им предстояло висеть здесь до тех пор, пока они не разложатся и не распадутся на куски. Поколения пауков покрыли толстым слоем паутины заплесневевший мех, и когда Кристофер пробирался под чучелами, пыльная паутина касалась его лица.
Этому место было уже много лет. Оказавшись внизу, он сразу понял, что гон-канг старше, чем сам монастырь, и лишь вдвое моложе, чем сами горы. Это была темная и низкая пещера, с самого начала своего существования посвященная самым темным тайнам. Справа от Кристофера на толстых веревках свисали с потолка танцевальные маски, изображения смерти и безумия, нарисованные много лет назад и хранимые здесь, в темноте, вместе с мрачными покровителями монастыря. Один или два раза в год маски извлекались на свет и надевались для ритуальных танцев. Люди в масках кружились и кружились под барабаны и флейты, как та обнаженная девушка, которую Кристофер видел в приюте, чье лицо напоминало маску, под которой спрятан тупой ужас. Изображенные на масках лица были гротескными и неестественно большими — злобные черты богов и полубогов и демонов, лица, которые превращали танцующего монаха в бессмертное существо, а человека — в бога, но только на один день.
Под масками у стены были навалены горы древнего оружия — копий, мечей и нагрудной брони, кольчуг и увенчанных гребнями шлемов, китайских пик и татарских остроконечных шапок. Все это было древним, ржавым и по большей части бесполезным и хранилось здесь как символ внезапной смерти, как оружие, которое использовали древние боги в борьбе с силами зла.
У дальней стены стояли статуи покровительствующих божеств, их руки и головы были увешаны старыми и ветхими полосками ткани, своего рода приношениями. Ямантака, рогатый, с бычьей головой, увенчанный диадемой из человеческих черепов, злобно смотрел на Кристофера из темноты. Казалось, что фигуры божеств двигаются, словно танцуя, в своей вечной ночи, но это были просто дрожащие тени, отбрасываемые светом лампы. Полный дурных предчувствий, которых он не мог ни понять, ни подавить, Кристофер подошел ближе.
Он уловил какое-то движение, и лампа здесь была ни при чем. Кристофер отпрянул назад, держа перед собой лампу. Перед алтарем, расположенным в самом конце комнаты, сидела темная фигура, обращенная лицом к божествам. На его глазах фигура снова пришла в движение, быстро простершись перед богами и затем вернувшись в прежнее положение. Это был монах, закутанный в теплые одежды и погруженный в медитацию. Казалось, он не заметил свет от лампы Кристофера и не услышал его приближения.
Кристофер не знал, что делать дальше. Он предположил, что это тот самый монах, который написал письмо, но теперь, оказавшись рядом с ним, он почувствовал настороженность. Возможно, на самом деле это была лишь хитроумная ловушка, подстроенная Замятиным или Царонгом Ринпоче. Ведь он только что осквернил святая святых монастыря. Может, в этом и заключался план — предоставить кому-то достаточное основание для убийства?
Фигура снова пришла в движение, но не резко, как напуганный человек, а мягко, как человек, очнувшийся от сна и еще частично находящийся в мире грез. Он встал и повернулся. На лицо его упала тень, скрывая его от глаз Кристофера.
