— Генриетта! Ты должна что-то сделать. Бросься на колени перед судьей и умоляй его смиловаться! Разве не осталось старых друзей папы, которые могли бы повлиять на него? Даже отсрочка на день-другой могла бы помочь мне. Нам нужно время, Ген. Нам необходимо врем, чтобы найти настоящего убийцу.
Расплакавшись еще сильнее, Генриетта бессильно пожала плечами.
— Генриетта! Послушай меня! — вскричала Мэгги. — Сейчас не время раскисать! Неужели ты не понимаешь серьезности моего положения' Как же так? Если ты не сумеешь чего-нибудь сделать, меня завтра повесят! Так что же ты просто стоишь тут и ревешь? Почему ты мне не отвечаешь? Ты должна действовать, и действовать быстро.
Мэгги всматривалась в бледное, серьезное лицо сестры, и надежда покидала ее.
Впервые после того, как судья зачитал свой приговор, она действительно поверила в него.
Завтра утром ее повесят. Она взойдет по деревянной лестнице на эшафот. Почувствует, как жесткая петля затягивается у нее на шее. Обведет взглядом ликующую толпу, истошно ревущую, требующую ее смерти.
A потом — раз! Пол разверзнется у нее под ногами. Ее…
— Ты ужасно выглядишь, — сказала Генриетта сестре, перебивая ее мрачные размышления.
Мэгги поморщилась:
— Знаю. Я едва узнаю саму себя. Мне остригли волосы, как только я вернулась из зала суда. Надсмотрщица Тэсси сделала это большими ножнцами. Ей это нравилось. Все время повторяла, что я — богатая девчонка, которая задирает нос. Что я перестану задирать нос, когда…
Мэгги была не в силах продолжать.
Она расплакалась.
— Эта надзирательница совершенно права. Ты действительно задираешь нос, — спокойно проговорила Генриетта. — Всегда корчила из себя Бог знает что. Папина любимица.
Мэгги с открытым ртом уставилась на сестру.
— Ты что, не догадалась, почему я все эти месяцы не приходила навестить тебя? Так до сих пор и не догадалась? — спросила Генриетта шепотом, вплотную приблизилась к решетке. — Ты еще не поняла правды?
Мэгги похолодела. Она крепко сцепила руки, чтобы унять дрожь.
Генриетта обернулась и посмотрела в коридор между камерами, дабы убедиться, что ни заключенные, ни тюремщики не могут услышать. ее.
— Я убила отца!
Мэгги попыталась что-то сказать, но не смогла выдавить из себя ни звука. Она с трудом сглотнула:
— Ты?
— Конечно. Молодые люди так и увивались за тобой. А я не такая хорошенькая, как ты. Какие у меня были шансы подцепить симпатичного юношу без папиного наследства? А дорогой старый папочка и не собирался отправляться на тот свет.
— О, Генриетта, не может быть! — вскри Мэгги. — Разве ты не знаешь, что папа сделал бы для тебя все, что ты захотела бы? Я уверена, что он собирался дать тебе приличное приданое
— Нет, Мэгги. Это для тебя он сделал бы что угодно. Только о тебе он и заботился, — стояла на своем Генриетта. — Так вот: я пробралась в дом. Вы с папой орали друг на друга и поэтому меня, конечно же, не услышали. Я подлила ядi в его бокал, а остальное спрятала в твоей ком: нате. Все очень просто.
Несколько мгновений. Мэгги ничего не чувствовала. А затем ее охватила ярость. Она вцепилась в железную решетку и стала трясти ее изо всех сил.
— Я убью тебя! — кричала она Генриетте. Слышишь? Я убью тебя!
— Тсс, тсс, — зашипела на нее Генриетта, Ты уже достаточно поубивала, я полагаю. — Она усмехнулась и, помахав рукой, повернулась, чтобы уйти.
Мэгги закричала. Она услышала, как к ее камере по коридору бегут надзирательницы.
Генриетта обернулась и приблизила лицо к самой решетке:
— Ах, совсем забыла тебе сказать, Мэгги, — прошептала она с легкой улыбкой, — что я встречалась с нашим адвокатом. Собственно говоря, не далее, как сегодня утром. И мне так жаль, что, не сумеешь воспользоваться нашим наследством. — Она широко ухмыльнулась. — Ума не приложу, что мне делать с такой кучей денег?
Так до сих пор и не догадалась? Мэгги лежала, дожидаясь утра, а в ушах снова и снова звучал голос сестры, произносящей и слова.
Ты еще не поняла правды?
"Как я могла всю жизнь прожить с Генриеттой и не увидеть, что она меня так ненавидит?" — думала Мэгги.
Ее веки отяжелели. Было бы так хорошо уснуть, позабыть обо всем.
"Не спи, Мэгги, — сказала она себе. — Ты не должна спать!"
Ей не хотелось терять несколько последних часов своей жизни. Но она чувствовала, что проваливается в забытье.
* * *
Чья-то рука потрясла ее за плечо. Мэгги со сдавленным криком села на постели. Темная фигура, одетая во все черное, стояла около ее койки. Лицо скрывал черный капюшон.
— Нет! — вскрикнула она, отстраняясь. — Кто ты?
— Твой палач.
Палач протянул руку:
— Пора.
— Не может быть, чтобы уже наступил рассвет!
— Пора! — повторил палач, и голос его стал жестче.
Мэгги начала бить дрожь:
— Вы не смеете делать этого! Я невиновна! Невиновна!
Палач грубо схватил ее. Он очень сильно сжал ее тонкую руку, и Мэгги показалось, что кость вот-вот сломается.
— Пошли! Сейчас же!
Палач выпихнул девушку из камеры.
Поволок ее к смерти.
— Нет! Пожалуйста! Отпустите меня!
Палач в капюшоне тащил девушку по узкому коридору между камерами. Заключенные шлумились и смеялись над ней:
— Повнимательнее выбирай петлю, дорогуша. Мне рассказывали, что некоторые немножко жмут!
— Надеюсь, вы быстро умрете, мисс. А то та толстуха несколько часов извивалась и дергалась.
У Мэгги подгибались колени. Она упала на пол, и палач рывком поднял ее на ноги.
"Что же, если мне суждено умереть, — подумала Мэгги, — то я умру как гордая и невиновеая женщина. Я покину этот мир с достоинством"
Она расправила плечи:
— Вы можете больше не держать меня за руку, — сказала она палачу дрожащим голосом Я пойду сама.
Проходя мимо бесконечного ряда она старалась сохранять бесстрастное выражение лица.
— Посмотрите-ка на богатенькую леди, — прокричала одна из узниц. — Ей кажется, будто она гуляет по променаду!
— Отцеубийца! Ты заслужила смерть, дрянь эдакая!
Палач распахнул дверь и подтолкнул в нее Мэгги
— Пошевеливайся, — проговорил он. — Мы не собираемся заставлять публику ждать. Изрядная толпа собралась посмотреть, как ты болтаешься в петле. Вот сюда!
Впереди поднималась вверх узкая, кривая лестница.
Мэгги струдом заставила себя ступить на певую ступеньку, потом на вторую;..
— Погоди! — приказал палач.
Он скинул свой капюшон.
У Мэгги от удивления перехватило дух:
— Вы?!
