— До свидания, голубчик.
Мгновение спустя он уже вытаскивает конверт из ящика.
Достает пробирки.
Откручивает крышечки.
Это не плазма с протеином и красными и белыми тельцами.
Это выход.
Питер нюхает чарующую, буйную кровь Лорны и представляет себе, как они вдвоем стоят на пшеничном поле в лунном свете. Он растворяется в ее аромате, изнемогая от желания попробовать ее на вкус. Жажда распаляется, пока не исчезают все препятствия между ними — между человеком и вожделенной усладой.
Я не пью кровь своих пациентов.
Теперь это уже бесполезно.
Искушение слишком велико.
Питер знал, что в конце концов сдастся, и не ошибся. Он абсолютно ничего не может с собой поделать и опрокидывает все три пробирки подряд, как стопки текилы, выставленные в ряд на барной стойке.
Допив, он не сразу опускает голову. Похлопывает по животу. Похоже, нараставшая годами жировая прослойка резко пошла на убыль.
— Да, — с томной хрипотцой произносит он, словно радиодиджей, собирающийся объявить Дюка Эллингтона в ночном эфире. — Обожаю живой джаз.
Когда входит Элейн со списком пациентов, ожидаемых сегодня на срочный прием, он все еще похлопывает себя по животу.
— Вы в порядке? — интересуется она.
— Да, Элейн, прекрасно себя чувствую. Мне сорок шесть лет, но я все еще жив. А жизнь — это бесценный дар, не так ли? Надо вкушать ее, понимаете, вкушать жизнь и смаковать каждую секунду.
Элейн не прониклась.
— Ну, — отвечает она, — должна сказать, для понедельника мысль необычная.
— Это потому что понедельник нынче весьма необычный, Элейн.
— Ясно. Кофе хотите?
— Нет. Нет, спасибо. Я только что попил.
Она смотрит на конверт, но пустых пробирок вроде бы не замечает. Впрочем, Питеру все равно.
— Да-да, — кивает она, пятясь к двери. — Конечно.
Место преступления: Трансильвания
В полицейском управлении Йорка старший суперинтендант Джефф Ходж хохочет так, что ему приходится прилагать все усилия, чтобы уже наполовину прожеванный последний кусок пирога с луком и сыром не вывалился изо рта.
— Извините, дорогуша, повторите-ка еще разок.
И она повторяет. Она — это заместитель комиссара полиции Большого Манчестера Элисон Гленни, женщина, которую Джефф впервые видит. Вообще-то раньше он ни разу лично не контактировал ни с кем из полиции Манчестера, потому что тот находится в добрых восьмидесяти километрах от их территории.
Да, иногда информация из других регионов бывает нужна, но для этого существуют базы данных. Как правило, никто не врывается в чужое управление без предупреждения, да еще и с таким видом, будто он посланец божий. Даже если ты заместитель комиссара, черт тебя дери. Она заместитель комиссара в другом регионе, а ему она никто.
— Оставьте это дело, — повторяет она. — Оно переходит к нам.
— К вам? А кто вы такие, черт вас дери? Полиция Большого Манчестера? Не понимаю, какое отношение имеет парень из Северного Йоркшира, чей труп вынесло на Восточное побережье, к вашей манчестерской тусовке. Или у вас на свободе разгуливает серийный убийца, которого вы ото всех скрываете?
Заместитель комиссара холодно разглядывает его, сжав губы в тонкую полосочку:
— Я работаю в отделе национального значения, координирую действия спецподразделений во всем Соединенном Королевстве.
— Знаете, дорогуша, мне очень жаль, но я и близко не представляю, о чем вы толкуете.
Она подает ему ярко-зеленый бланк с эмблемой Министерства внутренних дел наверху, на котором мелким шрифтом напечатан длинный текст.
Бумажки. Вечно эти чертовы бумажки.
— Подпишите внизу. Тогда я смогу рассказать вам все.
Он изучает документ. Читает прямо над местом для подписи: «Настоящим гарантирую неразглашение какой бы то ни было информации, касающейся Отдела по борьбе с безымянным хищником».
— Отдел по борьбе с безымянным хищником? Слушайте, дорогуша, я совсем запутался. Спецподразделения вовсе не по моей части, правда. Для меня это все как вилами по воде. Вы с Дереком говорили?
— Да, с Дереком я говорила.
— Ну, вы же понимаете, что мне придется позвонить ему и уточнить.
— Давайте.
Джефф поднимает трубку и звонит по внутренней связи Дереку Лекки, своему комиссару, чтобы поинтересоваться насчет странной гостьи.
— Да, делай, как она скажет, — отвечает Дерек, и в его голосе, кажется, слышится страх. — Во всем.
Подписывая бумагу, Джефф любопытствует:
— Так, ну а если у вас особое подразделение, то на кой вам сдался этот труп? При чем тут борьба с терроризмом?
— Вы правы. Борьба с терроризмом ни при чем. Это борьба с вампиризмом.
Джефф смотрит на женщину, ожидая, что на ее каменном лице появится улыбка. Но нет.
— Да, дорогуша, хорошая шутка. Замечательная. Чья идея? Спорим, что Добсона, а? Да, ну точно, он мстит мне за бумер.
Она и бровью не ведет.
— Представления не имею, кто такой Добсон, но уверяю вас, старший суперинтендант, что это не розыгрыш.
Джефф качает головой и трет глаза. На миг у него мелькает надежда, что, может быть, ее тут вообще нет. Может быть, это галлюцинация от пирогов. Или может, он слишком много работает. Но, сколько он ни моргает, гранитная физиономия гостьи никуда не девается.
— Хорошо, а то мне показалось, вы сейчас сказали про борьбу с вампиризмом.
— Именно. — Она без спроса пристраивает свой ноутбук у него на столе. — Я так понимаю, вы не видели фотографий трупа и не читали отчета по результатам вскрытия? — спрашивает женщина, пока экран загорается голубым светом.
Джефф отходит и наблюдает за ее манипуляциями, чувствуя некоторое недомогание, внезапный приступ слабости. Во рту остался привкус жира, лука и плавленого сыра. Наверное, Дениз права. Возможно, иногда стоит брать салат или картошку в мундире.
— Нет.
— Хорошо. Сегодня утром в новостях на сей счет была краткая сводка, но теперь полиции Восточного Йоркшира придется держать это дело в секрете. Соответственно, и вам тоже.
В Джеффе просыпается первобытный медвежий гнев.
— Извините, дорогуша, но страсти тут весьма накалены, черт их дери. Дело затрагивает интересы общественности, и мы не перестанем общаться с прессой только потому, что какая-то…
Он умолкает, когда на экране компьютера появляется картинка — крупное мускулистое обнаженное тело юноши, точнее, то, что от него осталось, покрыто ранами, каких он еще нигде не видал. На горле, груди и животе как будто выедены большие дыры, которые из-за соленой морской воды теперь выглядят бледно-розовыми.
