— …очень хорошие люди, — донесся до Игоря Саввича откуда-то издалека говорок Смушко. — Добролюбивые, щедрые, но подлинной веры не ведающие. Вот вы, батюшка, для них…
— Стой! — крикнул отец Егорий, ухватив Петю за плечо.
Тот, ни единым мускулом лица не выразив удивления, тут же подал машину вправо, едва не задев гукнувший «Москвич», и остановился напротив парфюмерного магазина.
Степаныч, оборвав монолог на полуслове, обеспокоенно посмотрел на своего духовного.
— Человек, — сказал Игорь Саввич. — Нужный мне человек, там, на перекрестке. Поворачивай, Петя!
— Здесь нельзя, — спокойно ответил Сарычев. — Я проеду немного?
— Проезжай. Быстрей! — возбужденно крикнул ему Игорь Саввич.
Он испугался, что не успеет и человек из видения канет в январской тьме.
Петя проехал еще метров пятнадцать, затем развернулся, и «Волга» покатила обратно.
Отец Егорий напряженно вглядывался в толпу, привстав и ухватившись руками за спинку переднего сиденья. Ходившие взад-вперед «дворники» раздражали его, как попавшая в глаз соринка. Он помнил: человек собирался перейти через проспект. Он мог пойти прямо, а мог свернуть… или вообще войти в один из домов. Но каким-то внутренним чутьем отец Егорий знал: тот, кого он ищет, не свернул и не вошел в подъезд, а идет сейчас им навстречу.
Углядел его Игорь Саввич опять-таки не глазами, а тем же чутьем. Выделить из толпы эту довольно жалкую с виду фигуру было почти невозможно. В ней, в толпе, каждый второй был таким же сутулым, с опущенной головой, похожим на грязную ледяную кашу, которую месили тысячи размокших сапог.
— Петя, останови! — распорядился отец Егорий и открыл дверь.
— Батюшка! — воскликнул Степаныч. — Хоть пальто накиньте, право слово!
Игорь Саввич отмахнулся было, но потом, не желая обидеть, послушался, накинул одежку и вылез под мозглый дождик-снежок.
— Петр, — строго сказал Григорий Степанович. — В оба гляди, не ровен час…
— Знаю, — коротко ответил водитель и, пересев направо, приспустил стекло.
Отец Егорий двинул сквозь толпу навстречу незнакомому знакомцу. Огромный, в распахнутом пальто, он был настолько импозантен, что люди невольно расступались, а после оглядывались на удивительную фигуру.
Андрей Ласковин отпустил зацепившийся за подкладку пистолет. В руках у мужчины ничего не было, а как ни потрепан был Андрей своей «битвой», но безоружного противника не боялся. Пусть тот на полголовы выше — без разницы. Но крест и широкая, белозубая, будто прорезавшая промозглый воздух улыбка, вспыхнувшая на бородатом лице незнакомца, были как удар по голове. Ласковин словно оцепенел, боевой дух из него вытек и испарился. Огромный же бородач подошел вплотную, положил руки на плечи Андрея.
— Слава Богу! — пророкотал он мощным басом. — Здравствуй… брат!
Ласковин стоял растерянно, молча, глядя снизу вверх на заросшее волосом лицо незнакомца, совсем потерявшись от его странного вида, от креста, от «брата», пока вдруг не осознал, что все вокруг исчезло: люди, город, дождь — а остались только они вдвоем. И волна тепла, исходящая от обнявшего его человека. Главное же — ушел страх.
Минут пять так простояли они, пока отец Егорий не отстранил от себя Ласковина, спросив:
— Зовут-то тебя как?
— Андрей, — сиплым, не своим голосом произнес Ласковин.
— Ну пойдем, Андрей! — пробасил незнакомец. — Пойдем! — И другим тоном, словно угрожая кому-то: — Уж теперь я тебя от себя не отпущу!
Когда Ласковин, подталкиваемый отцом Егорием, сел в машину, вид остальных — мрачноватого амбала-водилы и толстяка с хитрой, себе на уме, физиономией — заставил его беспокойство вновь проснуться. Но один взгляд на отца Егория — и тревога пропала.
Игорь Саввич посадил Ласковина между собой и Смушко, глянул поверх головы Андрея на своего старосту, встретился с полным подозрений взглядом Степаныча и подмигнул.
— Ищите и обрящете! — пророкотал он. — Петя, домой!
— Батюшка! — воскликнул Степаныч. — Люди же ждут!
— То — люди, а то — человек! — заявил Игорь Саввич с таким подъемом в голосе, что даже невозмутимый Сарычев улыбнулся, а Смушко только рукой махнул и потянулся к телефону предупредить: откладывается.
— Как спалось? — спросил отец Егорий, когда Андрей, приняв душ и побрившись, спустился на первый этаж и нашел Игоря Саввича в просторной, красиво убранной комнате.
— Прекрасно! — Андрей повертел головой, разминая шею. — Давно так не спал!
Отец Егорий глядел на него с удовольствием. Так родитель глядит на взрослого сына, оправдавшего надежды. Вчера он не смог толком присмотреться к Ласковину, более поглощенный не внешним, а тем, что внутри.
По приезде они с Андреем сразу же уединились наверху. И после пятиминутного разговора Игорь Саввич, попросивши прощения, оставил Ласковина, чтобы облачиться в подобающие иеромонаху одежды. Поставленное отцом Серафимом условие одеваться так, чтобы не подчеркивать своей связи с Церковью (хотя и понимал Игорь Саввич причину сего), раздражало и беспокоило его постоянно. Но исповедовать в светском наряде казалось просто кощунством. Исповедовать же раба Божия Андрея было необходимо, и беседовал с ним отец Егорий не один долгий час. И многое узнал о Ласковине, доброе и не очень. Но ничего, что препятствовало бы дать ему отпущение. Более того, преследуемый убийцами, сам Андрей смертоубийством не согрешил. И это отцу Егорию очень понравилось. Раскаяние исповедуемого иеромонах почувствовал искренним, а значит, Иисусу Всемилостивейшему человек сей не чужд. Безгрешных же нет, один лишь Господь без греха.
Помолившись вместе, разошлись они спать и спали тихо. Но если Игорь Саввич поднялся по обыкновению около шести, то Андрей вышел из своей спальни почти в одиннадцать. Зато и выглядел в сравнении со вчерашним буквально преобразившимся. Настоящим молодцом выглядел Ласковин, хотя и рубашка, принадлежащая отцу Егорию, и одолженные Степанычем спортивные брюки были далеко не Андреева размера. Впрочем, у Ласковина была одна из тех фигур, что хорошо смотрятся в любой одежде, да и осанка такая, что при небольшом росте казался сантиметров на пять выше, чем на самом деле. Глаза Ласковина вновь обрели блеск, кожа, хоть и бледная все еще, уже не казалась землистой, а тени под глазами уменьшились. Следы «боев» были хорошо заметны на его лице, но для человека, пережившего минимум одно сотрясение мозга, раненого и потерявшего изрядное количество крови, вдобавок прошедшего через серию разрушительных стрессов, Ласковин смотрелся великолепно.
