— Хорошее утро, — произнес он, подставляя лицо солнечному свету, льющемуся через чисто вымытые окна.
— Да, — кивнул Игорь Саввич. — Распогодилось наконец. Вот только не утро уже, а к полудню подбирается.
— Здорово я спал! — удивился Андрей.
— Тебе — надо! — Отец Егорий подошел, заглянул в глаза Андрея — они больше не косили, смотрели как надо — и вспомнил того! И ощутил возбуждающий ток вдоль спины: те самые глаза! Но на лице Андрея они выглядели… хм… иначе.
Андрей улыбнулся, и Игорь Саввич улыбнулся в ответ. Хотя, видит Бог, его трудно было назвать улыбчивым человеком.
— Иди поешь, — сказал иеромонах. — Завтрак твой на кухне, под «шубой», найдешь. А кухня там. Иди, а я пока врачу позвоню.
— Зачем врач? — удивился Андрей. — На мне и так все заживет как на собаке. А врач… лишние расспросы!
— Не спорь! — строго сказал Игорь Саввич. — Ты — гость мой, я за тебя отвечаю. А вопросов не будет. Врач — из общины моей здешней. И знает, что я худого не допущу. А хирург хороший, не сомневайся. С болячками твоими надо закончить.
И с остальными делами, с «войной» этой. Да поскорее. Потому что иное дело есть. И ты в нем помощником мне можешь стать, если согласишься.
— Спасибо, отец Егорий, — сказал Ласковин. — Но только с «войной», как вы сказали, покончить трудновато. Единственно, если всех этих тварей передавить.
— С Божьей помощью все возможно, — заметил отец Егорий.
Андрей засмеялся:
— Отец Егорий! Это же бандиты! Бог им не указ!
— Господь всякому указ! — строго сказал Игорь Саввич. — И о всякой душе печется. Потому и говорю: покончим с этим. И без убийств. Дашь мне адрес, поеду и уговорюсь. Да иди ты ешь, наконец!
Но Андрей не сдвинулся с места.
Он представил отца Егория разговаривающим с Крепленым и понял, что допустить этого нельзя. Мразь убьет священника только за то, что тот дал Андрею приют на ночь.
— Отец Егорий, — сказал Андрей мягко, словно говорил с ребенком. — Честное слово, вам не стоит туда ездить. Эти ублюдки не понимают слов!
— Всякому человеку, ежели он душу сатане не продал, слово мирное понятно! — возразил Игорь Саввич.
Такая убежденность была в его голосе, что Андрей усомнился в собственной правоте. Он поймал себя на мысли, что верит: этот человек может договориться даже с Крепленым. Бред собачий!
— Это — бандиты, отец Егорий! — повторил Андрей с ноткой паники в голосе. — Человек для них — тьфу! И наказать их некому!
— Не плюй здесь! — строго произнес Игорь Саввич. — Бог их накажет, если требуется. «Мне отмщение и аз воздам!» — процитировал он и вдруг потемнел лицом.
Ласковин удивился этой перемене. Он мог бы поклясться, что вызвана она не его словами.
— Иди ешь! — приказал Игорь Саввич, и Андрей отправился на кухню.
Завтракая, Ласковин думал о том, куда же ему податься, когда придет время уходить. А уходить ой как не хотелось. Здесь было хорошо. Здесь было покойно и уютно. Но оставаться нельзя. Смерть идет за Ласковиным. И смерть придет сюда, если он останется.
«А может, не придет? — мелькнула мысль. — Может, рискнуть? Может, есть у отца Егория настоящая защита?»
Андрей вспомнил крутовыйного шофера Петю: этому силы не занимать! Но ведь и Ласковин силенкой не обижен, а тем не менее…
«Уйду! — решил он. — До вечера побуду (не пронюхают они до вечера, что я здесь) и уйду. Укроюсь как-нибудь. На мой век в Питере чердаков хватит!»
Андрей позавтракал и вернулся в гостиную. Вскоре приехал врач. Довольно молодой, энергичный, он и впрямь лишних вопросов не задавал и нашел состояние Ласковина удовлетворительным. Рану на боку он зашивать не стал, сказал: она уже подживает. Посоветовал избегать напряжений (Ласковину — в самый раз) и пообещал заглянуть завтра.
Когда хирург ушел, отец Егорий опять взялся за Андрея. Он твердо решил договориться с его врагами и желал знать, где они. Через два часа крепость пала. Игорь Саввич выжал-таки из него адрес, буквально загипнотизировав своей уверенностью.
Чуть позже приехал Смушко, и Андрей, уже «расколовшийся», попытался аппелировать к нему. Уж этот толстяк должен знать, что такое банда!
Но Степаныч в союзники не пошел.
— Раз уж сказал, кто и где, — проговорил он с усмешкой, — что хорохориться. Молчал бы, если сомневаешься!
— Нельзя ему туда, — тоскливо произнес Ласковин, глядя в сторону прихожей, где уже одевался Игорь Саввич. — Убьют! Убьют его! Нет, я сам с ним поеду! — вдруг решил он и шагнул к двери.
— Вот ты там точно ни к чему, — заявил Степаныч, включая телевизор и усаживаясь в кресло. — Собак дразнить? Если не сидится — сбегай на кухню: там в холодильнике у меня бутылочка «Сибирской» томится. Примем по стопочке за знакомство, а то вчера батюшка тебя сразу уволок… как муравей кузнечика! — И фыркнул. — И, кстати, грибочки захвати, тоже там, в холодильнике.
— Не буду я пить! — крикнул Ласковин, понимая, что ведет себя неправильно, и ощущая непоправимость происходящего. — Сказал же: убьют! Я…
— Ладно, — перебил Степаныч, вставая. — Мы не гордые, сами сходим. — И уж от дверей: — Да не суетись ты! Никто батюшке худого не сделает! Сказано же: Бог его бережет. А кроме того, Петр с ним поехал, в обиду не даст! — И укатился на кухню.
Пока Ласковин разрывался между собственным опытом и этой здешней наивной убежденностью, Смушко уже вернулся в гостиную, сунул ему в руку стопку с серебряным донышком.
— Давай, — сказал он, ставя на столик салатницу с грибами и парой двузубых вилок. — Чокнемся за знакомство. Григорий Степанович меня зовут.
И Ласковин чокнулся, и выпил, и закусил. А что оставалось делать, если мотор «Волги» уже зарычал во дворе. Дай Бог, чтобы обошлось!
Черная, повидавшая жизнь «Волга» подъехала к железным воротам. Водитель ее дал гудок, но необходимости в этом не было: ворота уже начали открываться. Через минуту «Волга» въехала во двор, выбеленный двумя мощными прожекторами.
Следы учиненного Ласковиным пожара были полностью устранены: стекла вставлены, стены выкрашены, вместо прежней будочки установлена другая, побольше. Когда машина остановилась — справа от серой «Вольво-850Т», той самой, на которой везли Ласковина, — к вновь прибывшим тут же подошел «сторож». Автомата при нем не было.
Сарычев выбрался из автомобиля и распахнул заднюю дверцу раньше, чем Игорь Саввич сделал это сам. А когда отец Егорий ступил на асфальт, Петя, словно бы случайно, оказался между ним и «сторожем». Впрочем, второй «сторож», с весьма озабоченной физиономией, уже спешил к ним.
Петя, верней, Петр Николаевич Сарычев, измерил первого «сторожа» холодным, «официальным» взглядом, и тот, угадав в этом взгляде нечто знакомое, решил воздержаться от активных действий. Напарник его тоже притормозил, озадаченный.
