А потом она завела любовника. Конечно, в то время, когда отец ее подозревал, об этом еще и речи не было. Но когда мне исполнилось три месяца, она стала спать с человеком, с которым они вместе работали в агентстве. И, конечно, отец ничего не заподозрил. Мама рассказала мне — она вообще почти ничего от меня не скрывала, — что она занималась сексом с этим мужчиной не потому, что считала его привлекательным, а потому что он находил привлекательной ее. Даже после ее беременности, и всего прочего, — он по-прежнему хотел спать с ней.
Когда я был еще совсем маленький, у нее начался более серьезный роман, с мужчиной из Рейкьявика. Это был мастер-лодочник из Миннесоты, по имени Кларенс. Сколько себя помню в детстве, Кларенс всегда был где-то рядом. Отец, узнав об этом, воспринял все очень спокойно — возможно, потому что сам много лет проделывал то же самое. Не знаю, говорили ли родители об этом когда-нибудь. Это был своего рода молчаливый договор. Я рос, поводя половину жизни на берегу озера Манитоба.
Произошло и кое-что, еще более важное. Мама посмотрела телепрограмму, которая до крайности возбудила ее экстрасенсорное сознание. Там показали парня, который силой мысли гнул ложки. Он прикасался к ложке, и она сгибалась. Он подначивал зрителей самим попробовать сделать так же.
У моей мамы это получалось. Здорово получалось! Это было потрясающе! Она могла сесть, поглаживая ручку ложки, и минут через пять металл делался как пластилин. Если она продолжала поглаживание — кончик отваливался. Я пытался это повторить, когда стал постарше. Пытался снова и снова… Мама всегда говорила, что, поскольку я еще ребенок, для меня это будет в два раза легче. Может, у меня был какой-то ментальный блок; может, у меня от рождения было маловато способностей, но мне не удалось согнуть ложку ни разу за всю жизнь.
Хотя мысли ее прочесть я мог. Когда этот парень в телевизоре телепатически сосредоточивался на каком-нибудь образе, она улавливала картинку, едва заглянув в его глаза. Она говорила мне, что к тому времени уже могла улавливать мои мысли, но сперва думала, что это материнская особенность — то, что получается у всех женщин со своими детьми. Она начала практиковаться. Это мама разработала такую технику, которая позволяла передавать слово в мой мозг, выкрикивая его кораблю с берега — ту самую, которую я показал тебе, Элла. И я обнаружил, что могу делать это в ответ, но только с ней. Пару раз мне удавалось получать телепатические сообщения от других людей, особенно если я погружал их в состояние гипноза. Этому тоже она меня научила. Но до встречи с гобой, Элла, не было никого, кто мог бы прочесть мои мысли так, как это делала моя мама.
Кларенс, думаю, просто примирился с этим. Для него это было чересчур странно — все эти разговоры про ауру, и попытки передвигать силой мысли предметы. Но он не был против… а вот отец — тот просто все это ненавидел. Ненавидел! А я ненавидел его за то, что он это ненавидит. Я обвинял его в том, что именно его гены блокируют мои способности, так я думал. Мой дар экстрасенса так никогда всерьез и не развился, и наверняка причина — в генеалогии, а если так, то дело именно в его генеалогии.
Более того, иногда казалось, что у меня отрицательный энергетический заряд. Порой я просто высасывал силы у мамы. Однажды я зашел в ее комнату в хижине, забрел просто так, мне тогда было около девяти лет. Мама медитировала, концентрируясь на горящей свече. Она, должно быть, уже очень давно медитировала: помню, свеча догорела почти до конца. И я испугался за нее. А может, мне просто хотелось внимания… в общем, я вошел, и свеча погасла, как будто я ее потушил. Это точно был не сквозняк — ее не задуло. Она просто погасла, и все.
Мама была в гневе. В ярости. Я чувствовал себя ужасно: я бездарь, я разрушил то, что она делала, она не желает меня видеть! На полу лежали спички, я рванулся к ним, и попытался снова зажечь свечу. Каким-то образом я ухитрился одновременно поджечь покрывало на кровати. Чуть не спалил весь дом. Мама была так рассержена… Больше из-за того, думаю, что я нарушил ее медитацию своими негативными вибрациями, чем реальным уроном, который я нанес.
Питер умолк, безучастно глядя на Эллу. Она все так же парила перед ним, сложив руки на коленях, будто замкнувшись, погрузившись в сокровенную молитву.
— Моя мама умерла, — выговорил он наконец. — Я тебе не говорил. Она умерла… Не знаю, зачем я вообще рассказываю тебе об этом. Не уверен, что хочу, чтобы ты это знала. Наверно, лучше, если ты всё забудешь. Ты скоро проснешься, Элла, и в твоих мыслях не останется ни следа этой истории. В любом случае, для тебя она ничего не значит. Она не имеет значения. Для нас с тобой.
Элла беззвучно опустилась. Гунтарсон смотрел на нее еще несколько минут, прислушиваясь к ее мягкому медленному дыханию. Ее улыбка была лучистой, в буквальном смысле слова — лицо сияло, будто она пробежалась по морозу. Из-за этого сияния отчетливее стали впадины под глазами и на щеках. Глядя на нее, Гунтарсон впервые задумался о том, какая она худенькая — неудивительно, что при возможности может съесть тройную порцию за завтраком.
— Элла! Элла, ты была и есть в состоянии глубокого покоя. Ты полностью расслаблена. Я хочу, чтобы теперь ты снова начала двигаться. Разомни руки и ноги, вот так. Ты будешь чувствовать себя совершенно обычно, только хорошо отдохнувшей. И очень сильной. И контролирующей себя. Теперь ты не будешь бояться разных ситуаций. Твоя сила останется с тобой. Теперь можешь говорить и делать все, что хочешь.
Элла поднялась на ноги, моргнула, глядя на него, и подошла к окну.
— Я слушала дождь. Странно, как много можно услышать, если по-настоящему постараешься.
— Что ты слышала? Какой-нибудь голос?
— Нет, глупенький! Дождь же не умеет разговаривать! — она запнулась, и обернулась — на нее накатила первая волна обычных страхов. Она только что назвала взрослого мужчину «глупеньким»!
Все оказалось в порядке. Он улыбался. Будь на его месте мистер Мак-Налти, тот бы лопнул от злости. А Питер — совсем другой.
— Так что ты слышала? — повторил он.
— Всплески. Было так, будто я могу нарисовать, где каждая капелька ударяется об окна. Я даже слышала, как они стекают по стеклу.
— Ты очень хорошо поддаешься гипнозу.
— Правда? Честно?
— У тебя потрясающий разум, способный к сверхконцентрации. В некотором отношении, очень важном отношении, ты способней, чем я.
Элла покачала головой. Она знала, что он не прав. Но как замечательно было услышать это от него!