Элла покачала головой. Она знала, что он не прав. Но как замечательно было услышать это от него!
Элла тихонько, как мышка, сидела в углу со своим телефоном, полускрытая занавесками, держа палец на кнопке повтора последнего набранного номера. Питер уехал на своем черном мотоцикле — он ночевал дома. Можно было бы попроситься поехать с ним — она бы не побоялась: после сеанса гипноза она чувствовала себя так уверенно! Но отец все равно ни за что не разрешил бы ей уехать на ночь — так какой смысл пытаться?
Доктор Дола давал Кену и Джульетте урок по правилам поведения в присутствии прессы. Он прокручивал запись прошедшей пресс-конференции, время от времени вставляя тактичные замечания: «Возможно, лучше было бы сказать это так… не думаю, что здесь стоило излагать свою позицию столь открыто… вы не должны доставлять репортерам радость почувствовать, что они могут оказать на вас давление…»
Эллу звали поучаствовать, но она уклонилась. Ей не хотелось ни читать о себе в газетах, ни видеть себя по телевизору.
Кен, напротив, всем этим наслаждался. Единственное, что его беспокоило, и, похоже, беспокоило всерьез, так как он три или четыре раза об этом заговаривал — это вид собственной талии: «Не больно-то хорош угол, под которым стоит камера. Выглядит так, будто у меня пузо отросло! Можно будет их попросить снимать только лицо?»
После конференции Джульетта тайком утащила из приемной две бутылки белого вина. Она обернула их своим кардиганом на манер восьмерки, чтобы они не звякнули случайно в сумке. В лимузине, оказавшись вне поля зрения Кена, который уселся на переднее сиденье, она потихоньку вытащила одну. Доктор Дола вытаращил глаза. Она ловко и привычно, без малейшего звука, открыла бутылку — видимо, в сумке у нее лежал штопор.
Заметив на лице Дола тревогу, Джульетта прошипела:
— Они были приготовлены для нас! Я же их не украла. Никто и не подумает ничего, если не видел!
— Не очень-то хорошо это будет выглядеть в завтрашних газетах, если кто-нибудь тайком сфотографировал, как вы запихиваете в сумку бутылки с вином.
Он улыбнулся — ему нравилась Джульетта. Точнее, ему было ее жаль, ведь ей приходится терпеть Кена… Он мурлыкнул по-французски:
— Предоставьте это мне. Я позабочусь о том, чтобы вы не умерли от жажды!..
Теперь она сидела, рассеянно глядя на экран, уже достаточно «подогретая», чтобы не думать о том, заметит ли Кен, как она наливает себе очередной стаканчик дармовой выпивки. Это были такие маленькие стаканчики, жаль было бы дать им пропасть зря!..
Элла крепко сжала свой мобильник. На вызов ответила тетушка Сильвия из Бристоля.
Это и есть последний набранный номер?! Элла ни разу не звонила Сильвии, значит, кто-то опять стащил у нее телефон. «Кто-то» — это Джульетта. Могла бы и подальше держать свои загребущие руки! Это не ее телефон, в конце концов!
Она едва не отключила связь. Удержала ее лишь мысль о Фрэнке.
— Мой братик дома, тетя Сильвия?
— Элла! Это действительно ты мне звонишь?! Ну, это такая честь для меня, кажется, мне раньше никогда не приходилось разговаривать с настоящей суперзвездой! Как замечательно будет при встрече взять у тебя автограф!
— Не надо, пожалуйста! — Тетушка Сильвия всегда ее так поддразнивала, и Элле становилось неловко.
— Но можешь уверить свою мамочку, я не собираюсь поступать так, как этот мерзкий, ужасный братец твоего папочки! Может, мне и нужны деньги — всем нам они порой нужны, — но то, что он наговорил, та-ак отвратительно! Ты, конечно, уже видела все эти газеты? Элла пожалела, что не отключилась сразу.
— Я не собираюсь ни смотреть телевизор, ни читать газеты!
— Ну и правильно! То, что дядя Роберт говорит о нашей семье — это та-ак мерзко, даже повторять невыносимо! Я рада, что ты этого не читала, и маме скажи, пусть не читает. Это «Дейли Пост», та газета, что и твоему папе заплатила. Конечно, может быть, дядя Роберт ничего такого и не говорил, а они просто сами все выдумали…
— Что они написали?
— Лучше тебе не знать. Я целый день была та-ак расстроена! Он наговорил им обо мне кошмарных вещей! И я не понимаю, за что мне это все — неужели только потому, что ты выступаешь по телевизору, и проделываешь все эти штуки? Правда, не понимаю! Всю мою личную жизнь вытащили на всеобщее обозрение… Лучше бы она оставалась в прошлом. Не знаю, с чего это дядя Роберт решил, что это его дело! Только потому, что он — служитель церкви, думать, что он имеет право читать свои проповеди всем подряд, будто какой-нибудь святой! Мы-то знаем, что это не так, правда, Элла? — слова тетушки Сильвии наползали друг на друга и сталкивались, она едва удерживалась, чтобы не всхлипывать. — Мы-то прекрасно знаем, что люди говорят о дяде Роберте, и я в курсе, что это не очень-то хорошие вещи. Но это, конечно, совершенно не мое дело. Как бы ему, интересно, понравилось, если бы его личную жизнь пропечатали во всех газетах?! Может, он и почувствует, каково это, если я не буду держать язык за зубами!
— Можно мне поговорить с Фрэнком, тетя Сильвия?
— Да-да, конечно, не можешь же ты весь вечер болтать со скучной старухой вроде меня! Но не задерживай его надолго, Элла, он ведь всего лишь малыш, и ему скоро пора в постельку. И у него целый день ужасно болела голова. Скажи маме, что она должна помнить: несправедливо по отношению к Фрэнку, если из-за всего этого у него случится стресс. Я понимаю, это замечательно, что ты будешь богатой и знаменитой, и что все тобой интересуются, и я уверена, что твой папочка как следует на этом заработает — теперь, когда ты такая умница и знаменитость… Ты така-ая молодец, Элла! Но для Фрэнка это, возможно, не так уж и хорошо…
— Привет, Элла! — Фрэнк наконец взял трубку. — Ты где?
— Не знаю.
— В большом отеле?
— Не знаю… Не думаю. Это больше похоже на чей-то дом.
— А там есть горничные, или официанты, или еще кто-нибудь?
— Нет.
— Тогда почему вы не приезжаете домой?
Элла понятия не имела. И что еще сказать, не знала. Ей нравилось разговаривать с братом по мобильнику — это было круто! Может, Питер купит еще один, для Фрэнка, и тогда они смогут переговариваться, как по рации. Хорошо бы еще что-нибудь сказать…
— Тетушка Сильвия говорит, у тебя болела голова?
— Да нет, все в порядке. Это просто из-за Сильвии, она все время говорит и говорит… так что заболеть можно, — добавил он шепотом. — Она прямо кипятком писала из-за дяди Роберта, из-за того, что он рассказал газетам. Говорила, что доберется до него, только боится, что убьет его сгоряча.
