— Может быть.
Она затрясла головой:
— Нет-нет, у тебя лицо мягчает, когда ты о нем говоришь. Ты его любишь.
Она скрестила руки на груди и посмотрела на меня как на предательницу.
— Послушай, Мика переезжал постепенно, но у меня не было ощущения чужого в доме, как у тебя с Луи. Мне нравится, что в ванной его вещи. Мне нравится, что в шкафу есть его и её стороны. Когда я вижу его вещи вместе с моими, возникает чувство полного буфета.
— Чего?
— Вытащить футболку и понять, что это из тех, что я ему купила, зелёная под цвет его зелёных глаз — такое же ощущение, как будто у меня полный буфет любимых лакомств, на улице зимний вечер, и мне никуда не надо идти. Все, что нужно, есть в доме.
Она смотрела на меня в тихом ужасе.
Да я и сама слегка испугалась, услышав от себя такое, но это чувство отступило перед волнением осознания: пытаясь ответить Ронни, я сама ответила на свой вопрос. Я улыбалась, пока она смотрела на меня, потрясённая. Не могла сдержать улыбки, и было мне так хорошо, как уже много дней не было. И тут мне ещё пришла в голову одна мысль, и я произнесла её, так же улыбаясь:
— Помнишь, ты говорила, что не можешь понять, отчего я не бросаюсь на шею Ричарду, когда он просил меня выйти за него замуж?
— Я не говорила тебе за него выходить, я только сказала: «Брось вампира и сохрани вервольфа».
Я снова улыбнулась.
— Я помню, как прихожу домой, а Ричард открыл дверь своим ключом и приготовил мне обед, не спрашивая, и я чуть не взбесилась. Как будто вторглись в моё личное пространство.
Она кивнула:
— Это как когда надеваешь новый свитер, правильного цвета и отлично сидящий, а в следующий раз, как его наденешь, если не поддеть под него рубашку, он оказывается кусачий. Отличный свитер, но надо, чтобы было что-то между ним и твоей кожей.
Я подумала и должна была согласиться.
— Вот именно, кусачий свитер.
— Но когда Мика к тебе переехал, так ведь не было? — спросила она голосом вдруг тихим и робким.
Я покачала головой.
— Жутко было. Я ничего о нем вообще не знала, честно. Просто как-то… щёлкнуло.
— Любовь с первого взгляда, — тихо сказала Ронни.
— «Быстро жениться — долго каяться», — говорит поговорка.
— Но ты же не вышла за него, — продолжала Ронни. — Почему?
— Во-первых, ни один из нас такую идею не выдвигал, во-вторых, я думаю, что ни у кого из нас нет такой потребности.
Тут ещё был вопрос Жан-Клода, Ашера, Натэниела, но я уж не хотела усложнять ситуацию.
— Так почему Луи хочет свадьбы?
— Это у него надо спрашивать, Ронни. Он сказал, что предложил всего лишь жить вместе, но ты и этого не хочешь.
— Я люблю жить сама по себе.
— Так скажи ему это.
— Если я скажу, я его потеряю.
— Тогда решай, что ты больше любишь — его или жить сама по себе.
— Вот так?
— Вот так, — кивнула я.
— У тебя все так просто получается.
— Уж как есть. Луи только хочет, чтобы вы каждую ночь спали вместе и просыпались рядом каждое утро. Звучит не слишком страшно.
Она уронила голову на руки, мне был виден только затылок. Насколько я могла судить, она не плакала, но…
— Ронни, я что-то не так сказала?
Она произнесла что-то, чего я не поняла.
— Прости, не расслышала.
Она чуть приподняла голову, только чтобы сказать:
— Я не хочу каждую ночь с ним ложиться и каждое утро с ним просыпаться.
— Ты хочешь, чтобы были отдельные спальни? — спросила я, не успев сама понять, насколько глуп вопрос.
— Нет, — ответила она и выпрямилась, смахивая только что выступившие слезы. Она казалась сейчас скорее сердитой и нетерпеливой, чем плачущей. — А что если я встречу симпатичного парня? С которым мне захочется спать, и это не будет Луи?
Слезы просохли. Она смотрела на меня так, будто хотела сказать: «Ну как ты не понимаешь?»
— Ты хочешь сказать, что не хочешь моногамии?
— Нет, но я просто не знаю, готова ли я к моногамии.
На это я не знала, что ответить, потому что с моногамией мне пришлось расстаться не вчера.
— Почти все люди хотят быть моногамными, Ронни. Подумай, как бы ты восприняла, если бы Луи спал с другой женщиной?
— С облегчением, — сказала она. — Потому что я бы имела право рассвирепеть и выбросить его к чёртовой матери. И все.
— Ты всерьёз?
Я постаралась взглянуть глубже страдания и смятения, но мало что там разглядела.
— Да. Нет. Анита, черт меня побери, я не знаю! Я думала, что у нас все будет отлично, если я смогу его заставить чуть притормозить, а он вместо того вдруг дал по газам.
— Вы давно уже встречаетесь?
— Почти два года.
— Ты мне не говорила, что он тебя в доме стесняет.
— А как я могла? Ты здесь утопаешь в домашнем уюте. Все, чего мне не хочется, тебя радует.
Я вспомнила слова Луи, что Ронни от меня отдалилась не потому, что я встречаюсь с Жан-Клодом, а потому что её напрягало, что Мика меня не напрягает. Я тогда решила, что он не прав, сейчас я уже не была в этом так уверена.
— Я всегда готова слушать, Ронни.
— Я не могла, Анита. Ты трахаешься с мужиком, которого видишь впервые в жизни, и тут же он к тебе переезжает. Ты понимаешь, это как раз то, чего я терпеть не могу. Кто-то вселяется в твой дом, занимает твоё пространство, отнимает твоё уединение, а ты это лакаешь и облизываешься.
И снова в её голосе была нотка упрёка, будто я её предала.
— Мне что, извиниться за то, что я счастлива?
— И ты счастлива? Действительно счастлива?
Я вздохнула:
— Тебе будет легче, если я скажу «нет»?
Она покачала головой:
— Нет, Анита, я не это имею в виду, но… — она взяла меня за руку, — как ты можешь, чтобы у тебя в доме столько народу жило, постоянно? Ты уже не бываешь одна. Как ты без этого можешь жить?
Я подумала и ответила.
— Могу. Я провела детство в одиночестве в семье, где меня не понимали или не хотели понимать. И наконец-то я живу среди тех, кто не считает меня моральным уродом.
— Потому что они ещё больше уроды.
На этот раз я убрала руку:
— А это уже грубо.
— Я не хотела говорить грубо. Но разве Жан-Клод не ревнует к Мике, как ревновал к Ричарду?
— Нет, — ответила я и не стала развивать тему, потому что Ронни не была готова слышать, как между нами тремя все устроено. Она и так считает нас извращёнными, а если бы ещё и знала…
— Почему так?
Я только покачала головой и встала подлить себе кофе. Она считает моего любовника моральным уродом, Жан-Клода всегда терпеть не могла, и я не хотела делиться с ней интимными откровениями на их счёт. Эти права она потеряла. И мне от этого было грустно. Я было думала, что кризис в их отношениях с Луи поможет нам с Ронни восстановить былую дружбу, но это не получается. А жаль.
Я налила себе кофе и стала думать, что бы сказать полезного. Наконец я поняла, что если я оставлю без ответа её последние замечания, друзьями мы уже никогда не будем. Или правда, или ничего.
Я прислонилась к кухонному шкафу и посмотрела на Ронни. Что-то, наверное, выразилось у меня на лице, потому что она спросила:
— Чего ты взбесилась?
— Ронни, когда ты говоришь, что мой любовник — больший изврат, чем я, ты меня называешь извратом. О друзьях так не думают.
— Я не это хотела сказать.
— А что тогда?
— Извини, Анита, я действительно такого не имела в виду. Но мне очень не понравилось, когда Мика появился невесть откуда. А Натэниел, который здесь живёт, готовит и убирает — он что, вроде горничной?
— Он мой pomme de sang, — сказала я с лицом столь же холодным, как мой голос.
— Это значит, что он у тебя вроде пищи?
— Иногда, — сказала я, глазами предупреждая Ронни, чтобы была поосторожнее.
— Анита, я не сплю со своим бифштексом. Я не читаю на ночь сказки стакану молочного коктейля.
Я достаточно рассказывала Ронни подробностей о своей личной жизни, и теперь она бросает мне их в лицо с пренебрежением. Только этого не хватало.
