— Я только допускаю такую возможность, хотя тоже не верю. Вероятно, он посадил себе пятна своими руками.
— Сам себе?
— Но ведь раньше он падал в обмороки и ушибался, помнишь, как в тот раз в столовой, кажется, два года назад. Мы тогда рассорились и не разговаривали. У Денни закатились глаза, он упал лицом в тарелку, а потом свалился со стула. Помнишь?
— Да, конечно, помню. Я думала, что это припадок падучей.
— А в другой раз мы были с ним в парке, — сказал Джек. — Только Денни и я. Он качался на качелях. Поморгал глазами и говорит: «Я ушиб животик. Скажи маме, чтобы закрыла ставни, если пойдет дождь». И точно, ночью припустил проливной дождь. Ты ведь знаешь, он часто возвращается домой с ушибленными и поцарапанными локтями и коленками. А когда спрашиваешь, откуда эти болячки, отвечает: «Я играл», — вот и все.
— Джек, все дети получают синяки и шишки. Особенно, когда учатся ходить. Но у Денни на шее след от пальцев. Я готова поклясться, что они появились не от падения.
— В своем трансе он мог увидеть то, что случилось когда-то в комнате 217, — может быть, самоубийство, и перенес сильное потрясение. Это ведь не то, что смотреть кино. А может быть, его подсознание, воскресив преступление, совершенное там, превратило каким-то символическим образом живую женщину в мертвеца или зомби, привидение, призрак, дух или вурдалака — выбирай, что тебе по вкусу.
— У меня мурашки побежали по коже, — сказала она хрипло.
— Да и у меня тоже… Я не психиатр, но такое объяснение вполне годится. Разгуливающая по комнате мертвая женщина — лишь символ мертвых эмоций давно прожитой жизни, которая сопротивляется и не хочет исчезнуть… потому что она порождение его подсознания, часть его самого. В состоянии транса сознание Денни погружено в сон, и подсознание правит бал. И вот Денни кладет руку себе на горло…
— Стой, Джек! — вскричала Венди. — Ты хочешь убедить меня в чем-то более страшном, чем чужой нам человек в отеле. От него можно отстраниться, но от себя никуда не денешься. Ты нарисовал картину шизофрении!
— Лишь в начальной стадии, — сказал он, немного обеспокоенный, — и очень специфического характера. Денни в состоянии читать чужие мысли, и по временам его посещают провидческие озарения. Однако я не вижу в этом признака умственного расстройства. Мы все склонны к отдельным проявлениям шизофрении. Когда Денни вырастет, он избавится от этого.
— Тем более необходимо убрать его отсюда во что бы то ни стало. Отель плохо действует на него.
— Я так не считаю, — возразил Джек. — Если бы он слушался запретов, он не пошел бы в ту комнату, и тогда все было бы хорошо, — это во-первых.
— Бог мой, Джек, неужели ты хочешь сказать, что его чуть не задушили за дело, в наказание за нарушение порядка?
— Нет, конечно, нет, но…
— Никаких но! — выкрикнула Венди, мотая головой. — Мы высказываем лишь догадки. Но когда, свернув за угол, мы вдруг попадаем в воздушную яму или в эпизод фильма ужасов, или еще что-то… — Она истерически засмеялась в темноту. — Еще немного — и у нас самих начнутся видения.
— Не говори глупости, — сказал Джек. «Галлюцинации иногда бывают заразительными», — добавил он про себя.
— А ты не передумал насчет снегохода?
Его пальцы внезапно сжались в кулаки.
Перестань пилить меня!
— Я же сказал, что буду стараться. Теперь спи, у нас был трудный день.
Послышался шорох простыни, когда она поворачивалась к нему, чтобы поцеловать в плечо.
— Ах, Джек, как я тебя люблю.
— Я тоже тебя люблю, — произнес он, но это были пустые слова. Его ногти впились в мякоть ладоней, кулаки были тяжелыми, как камни, в виски стучала кровь. Она не сказала ни слова о том, что с ними будет, когда они спустятся с гор. Ни словечка. У нее в мыслях только один Денни. Да, конечно, она сильно напугана призраком в ванне и боится собственной тени. А бояться нужно реальных опасностей, а их немало. Когда они вернуться с гор, то окажутся в Сайдвиндере с шестьюдесятью долларами в кармане, лишь в той одежде, что на них сейчас, и даже без машины. Если в Сайдвиндере есть ломбард, то все равно им нечего закладывать, кроме обручального кольца Венди и коротковолнового транзистора «Сони». За него могут дать двадцать долларов, и то, если приемщик проявит милосердие. А работа? Какая может найтись для него работа, кроме расчистки снега на подъездных дорожках по три доллара за участок? Только представьте себе Джека Торранса, тридцатилетнего мужчину, опубликовавшего в солидном журнале свои рассказы, с большими надеждами и не без основания стать выдающимся американским писателем, — так вот, представьте его себе с лопатой на плече, когда он звонит у подъезда, предлагая свои услуги!
Эта картина встала перед глазами Джека с такой живостью, что его кулаки сжались еще сильнее, а ногти больно врезались в ладони. Он видел себя в очереди на получение продуктового пособия или у методистской церкви за подачками, уже встречал в воображении косые взгляды местных жителей. А как он объяснит Элу, что они были вынуждены бежать из отеля, оставив топки котлов без присмотра, бросив отель на произвол судьбы, — на растерзание ворам-мародерам, приехавшим сюда на снегоходах, потому что, видишь ли, Эл, в отеле обитают привидения, и они охотятся за моим мальчиком, так что прощай, Эл, до будущей весны.
Возможно, они смогут будущей весной добраться на «жуке» до Калифорнийского побережья, если починят насос. Конечно, пятьдесят миль к западу дорога идет под горку, можно ехать все время на нейтрали и добраться до Юты, потом до солнечной Калифорнии, страны апельсинов и неограниченных возможностей. Человек с чистейшей рекомендацией алкоголика, учителя, избивающего учеников, или блестящего охотника за привидениями — как же! «Ему будут открыты все дороги!»
На ладонях Джека выступила кровь из ногтей, врезавшихся в кожу. Он сжал их еще крепче, мучая себя болью. Женушка спит под боком, и у нее никаких забот. Он согласился увезти ее от буки — большого, злого привидения, а большее ее ничто не трогает. Вот почему, Эл, я решил, что самое лучшее для нее будет, если я… убью ее!
Мысль возникла откуда-то со стороны — голая и без прикрас. Желание свалить ее с постели на пол, обнаженную и сонную, броситься на нее, охватить шею, словно тугим побегом осиновой ветки, и душить, душить, сжимая дыхательное горло большими пальцами. Он заставит ее принять лекарство. До последней капельки, пока она не захлебнется им. До самой горькой последней капельки.
Откуда-то, прорываясь в его внутренний мир, донесся приглушенный шум. Он глянул через комнату — Денни опять заметался в постели, сминая простыни. Мальчик глухо стонал во сне. Опять кошмары? Опять мертвая женщина, синяя и распухшая, гоняется за ним по длинным гостиничным коридорам?
