– Кто он, пусти меня, мерзавец, я хочу знать, что ты затеваешь.
– Я сказал… не твое дело.
– Нет мое…
– …останется здесь, и ты будешь с ним ласкова и нежна.
– Не буду, с какой стати…
– Будешь, иначе я тебя… будет нужно – и ляжешь под него, поняла?
– Иди ты, сутенер паршивый.
– Сейчас убирайся…
Роман поспешно занял свое место в кресле. Через полминуты брат Кирилл вновь одарил его своим присутствием.
– Я велел приготовить вашу комнату. Завтрак вам подадут туда.
– А где кормится паства?
– В общей столовой.
– И ты с ними?
– Нет, это невозможно. Они не должны видеть, как их пророк принимает пищу.
– А женщина? Какова ее роль?
– Она… моя помощница. Сестра и мать Мария.
– Воплощение Богородицы? – усмехнулся Роман.
– Что-то вроде. Каждый из членов общины должен видеть в ней свою мать.
– А в тебе – отца?
– Да.
– Мать – супруга отца? – спросил Роман, весело прищурив глаза.
– Нет… то есть… – брат Кирилл был в замешательстве. – Секс в общине запрещен. За этим у нас строго следят.
– Я не про общину спрашиваю, а про тебя лично. Ты спишь с ней? – Роман холодным взглядом изучал брата Кирилла сквозь расставленные веером пальцы рук.
– Нет, – хмуро ответил тот.
– А в сущности, какая мне разница, – вееры полетели в разные стороны. – Проведи меня в мою комнату и покажи, где что находится.
Роман поднялся и направился к двери. Но выходя из гостиной, вдруг хлопнул себя по лбу.
– Да, кстати! Чуть не забыл. Я видел, кто расписывает забор непотребщиной. Зачем ты это делаешь?
Брат Кирилл пожал плечами.
– Общине нужны враги. Нужно мировое зло, чтобы держать их в узде. Но мир не желает поставлять нам каждодневно свое зло. Так что по возможности обходимся своими силами. Конечно, об этом знают только несколько человек.
– Остроумно, – похвалил Роман. – Сколько здесь всего живет?
– Сейчас семьдесят четыре человека, не считая меня и моей…
– Богородицы, – подсказал Роман. – Вопросов больше не имею.
За время краткой экскурсии по дому он ознакомился с жизнью общины. Все было очень просто: целыми днями братья и сестры, не занятые в хозяйстве, работали над собой, очищая от скверны окружающий мир, искупляя тем самым свои грехи и готовясь к перемещению с обреченной Земли в обетованный рай. Задумчивыми и молчаливыми привидениями они бродили, неспешно переставляя ноги, по обширной территории усадьбы. Но за переделы забора выход был разрешен только по пропускам, заверенным лично братом Кириллом.
Сектанты были незлобивы, но и неприветливы. С некоторыми Роман позже пытался наладить разговор, однако мало чего добился. Они отвечали неохотно, односложно или вовсе не хотели слышать его вопросов. Только один раз он получил вразумительный, хотя и малопонятный ответ. Странная вещь бросалась в глаза: у многих была забинтована левая рука, у других он замечал старый рубец в центре кисти. Таким способом было искалечено все мужское население общины. Роман спросил одного из них, что это значит, а в ответ получил довольную улыбку и три слова:
– Это путь бога.
Днем общинники медитировали, по вечерам в большом зале дома устраивались семинары с участием всех семидесяти четырех Свидетелей. Все они прошли обряд посвящения, пояснил Роману брат Кирилл, и поэтому могут быть допущены к проведению священных практикумов.
– Ну, а как насчет лекций? Проповедей, очищающих душу словом и громом?
– К их душам я взываю в самое удобное для этого время суток – ночью. Сигнал к началу звучит в четыре часа. Спросонья их мозги впитывают, как губка, все, что я им возвещаю. – Брат Кирилл слегка растянул губы в улыбке. – В это время они доверчивы, как котята. Я могу вложить в их сознание любые идеи и образы. Они льнут ко мне, ищут во мне защиту и спасение.
– Вот где таилась погибель богов, – пробормотал Роман.
– Что? Простите, я не расслышал…
– Тебе не обязательно слышать все, что я говорю, – отрезал Роман.
Брат Кирилл униженно замолчал. Он довел гостя до отведенных ему апартаментов и оставил его в компании сестры-прислужницы, сервирующей стол к завтраку.
Позже, в течение дня они виделись только мельком. Прохаживаясь по двору среди членов братства, Роман несколько раз ловил на себе взгляд пророка издалека – неприязненный, с затаенной злобой. В ответ он весело махал рукой и как бы невзначай проводил ладонью по горлу.
На вечерний практикум ему попасть не удалось – брат Кирилл отменил в этот день все занятия. Пастве было велено усердно трудиться над собой и не мешаться под ногами.
В одиннадцать часов вечера прозвучал отбой. Братья и сестры разошлись по общинным спальням. Роман зевал уже с девяти часов и с радостью повалился в мягкую гостевую постель, едва дом погрузился во тьму.
Он проснулся оттого, что в запертую дверь кто-то настойчиво скребся. Роман включил свет и посмотрел на часы. Половина первого. Он встал и приоткрыл дверь.
В щель проскользнула ночная фея. На ней было то же самое платье, что утром.
– Ну что смотришь, закрой дверь, – в ее голосе не слышалось прежней скандальности.
Роман прикрыл дверь.
– Прошу прощенья, что не одет. – Вся ирония утонула в зевке. – Вообще-то я спал.
– Но сейчас ты уже не спишь? – Гостья уселась на стул, закинула ногу на ногу, обнажив их, видимо, с расчетом. К нему она пришла босиком.
Роман хмыкнул, глядя на ее ноги, и сел на кровать.
– Так чем обязан присутствию дамы в столь поздний час?
– Дама желает общества. Даме скучно в этом унылом склепе.
Она вспорхнула со стула и перелетела к нему на кровать, тряхнув волосами. Роман едва не подпрыгнул, будто ужаленный, и отодвинулся подальше от ее гривы.
– Какой пугливый. Ты что, боишься женщин?
– Тебя прислал брат Кирилл? – Роман не собирался отвечать на ее вопросы.
– При чем тут Кир? – она распахнула глаза пошире в знак искренности и невинности. – И не называй его братом. Он такой же брат, как я сестра, – она негромко фыркнула.
– Кто он тебе?
– Он? Да никто, – она презрительно дернула плечом.
– Тогда почему ты здесь? Как я понял, тебе здесь не нравится?
– А кому здесь может нравится? Только этим психам. Ты Кира не слушай, он тебе вздор про меня наговорил. А я просто… – Роман понял, что сейчас польются слезы, – просто несчастная женщина.
Она разрыдалась, закрыв лицо руками. Роман осторожно дотронулся до нее, стараясь не касаться волос.
– Ну… не надо, – произнес он мягко. – Лучше расскажи мне все.
Рыдания прекратились так же легко, как и начались. Она промокнула глаза уголком одеяла и тяжело вздохнула.
