– Куда?! – заорал Недельский. – Заводи вертолет, гнида!
Пилот вдруг обхватил руками его ногу и завыл еще громче.
– В кабину, сволочь! – задохнулся Недельский, пытаясь стряхнуть обезумевшего летчика с ноги. – Запускай двигатель, гад!
Олаф словно очнулся. Подстегиваемый холодным страхом, он бросился по аппарели в темное брюхо мертвой машины, проскочил два отсека, краем глаза отметив, что наказанный им конвоир невозмутимо сидит на скамеечке, прислонившись спиной к борту, и распахнул дверцу кабины пилота.
Здесь не было ничего необычного или странного, если не считать уснувших приборов и оброненных на пол наушников. Тяжело дыша, Олаф упал в кресло, ухватившись одной рукой за штурвал, а другой нащупывая тумблер запуска двигателя на безжизненной панели где-то у самого пола. Вспомнив, что есть еще другая приборная доска над головой пилота, он выпрямился в кресле, поднял глаза и застыл в мгновенном смертельном ужасе.
За матовым от конденсата ветровым стеклом виднелись очертания черной скалы, нависшей над берегом. Рядом с ней, напоминая такую же скалу, только белую, как мел, недвижимо стояла старуха в саване и стеклянным, мертвым взглядом смотрела на Олафа.
Он сразу же узнал ее. Он отчетливо вспомнил и этот жуткий взгляд, и саван, и ледяной голос в подъезде на лестнице, задуваемый кладбищенским ночным ветром из разбитого окна:
– Сорок третий номер!..
Рука скользнула по штурвалу вниз, и Петри, потеряв равновесие, ткнулся подбородком в рычаг. Сердце, казалось, остановилось на мгновение и тут же обрушилось тяжелым куском льда куда-то в колени.
В ту же секунду вертолет покачнулся от сильного порыва ветра, потом дернулся всем корпусом и задрожал так, словно земля под ним заходила ходуном. Кроваво-желтые языки пламени вспыхнули на черной скале и облизали ее со всех сторон.
«Вот почему она обугленная!» – пронеслось в голове Олафа.
Он почти не удивился невесть откуда взявшемуся огню. Казалось, мозг вдруг утратил способность мерить жизнь годами и даже минутами. Только – секундами. Крохотными мгновениями, из которых лепилось на глазах страшное и невероятное настоящее. Страх выпихнул из груди все прочие чувства и буквально приварил Олафа к креслу пилота. Воздух над островом дрожал желеобразным маревом, нагреваясь от полыхнувшей огнем скалы. В этой мутной взвеси, растекшейся за окном, Петри различал только жуткое безобразное лицо гигантской старухи, которая не сводила с него мертвых равнодушных глаз.
Вертолет снова дернулся, и черные камни осветились новыми языками пламени. В кабине стали отчетливо слышны громовые раскаты. Остров заходил ходуном, а железная обшивка неподвижной машины задрожала под тяжелыми ударами разъяренной стихии.
На берегу, у самой аппарели, Недельский замер, открыв рот, таращась на вспыхнувшую, как спичка, скалу. Земля вдруг просела и дернулась куда-то в сторону, норовя сбросить с себя непрошеных гостей. Горящие камни, словно капли расплавленного целлофана, посыпались вниз со скалы и стали взрываться, как бомбы, совсем рядом с обезумевшими от ужаса людьми в полосатых робах. Арестанты бросились в обратную сторону, уворачиваясь от огненного камнепада, спотыкаясь и падая, воздев над головой руки, скованные стальными браслетами. В одно мгновение холодная сырость уступила место нестерпимой жаре. Конвойные в смятении попятились к воде, плохо соображая, что происходит и что делать дальше.
– Куда?! – заорал Недельский. – Он двинулся, хромая, вперед, таща за собой подвывающего пилота, который и не думал отпускать его ногу. – Огонь!
Этот приказ, звучащий двусмысленно посреди бушующей огнем стихии, потонул в громовых раскатах, потрясающих остров.
Конвойные сбились в кучу, цепенея от страха, и в немой растерянности наблюдали, как осужденные, преодолев последнее препятствие на обратном пути, бегут к вертолету.
– Огонь, твари! – не унимался Недельский. Он, изловчившись, ударил пилота в лоб каблуком ботинка и высвободил ногу. – Огонь!..
Но охранники его не слышали. Всех четверых накрыла громадная тень, выползшая из-за скалы. Конвоиры, как по команде, подняли головы и покачнулись в мгновенном ужасе, похожем на взрыв петарды в ладонях первоклассника. Один из них охнул и, задрожав всем телом, осел на мокрый песок. Остальные, не мигая, смотрели куда-то поверх скалы, не в силах шевельнуться или даже вскрикнуть.
Недельский тем временем выхватил пистолет и с ходу выстрелил в голову первому осужденному, подбежавшему к вертолету. Тот упал, кувырнувшись назад, словно ударившись на бегу о невидимое препятствие. Второй арестант остановился как вкопанный за несколько метров до своего убитого товарища и, поколебавшись, повернул назад. Но Недельский вошел в раж. В два прыжка он догнал осужденного и, не примеряясь, выстрелил ему в затылок. Теперь людям в полосатых робах уже некуда было бежать, у них не осталось ничего, кроме короткой, как вспышка, и никому более не нужной жизни. В каком-то страшном аффекте, восторге отчаяния, похожем на безоглядность солдата, поднимающегося в атаку из окопа, они ринулись на вооруженного врага.
Мгновенно осознав, что через секунду он будет затоптан и смят озверевшими от безысходности и отчаяния людьми, Недельский дважды выстрелил в тех, кто был ближе к нему, и кинулся обратно к вертолету.
Громовые раскаты усилились. Кровожадные огненные языки сползли со скалы и теперь неумолимо двигались к берегу, пожирая на своем пути камни, словно те были сделаны из картона.
Один из конвойных, очнувшись, побежал навстречу Недельскому.
– Стреляй, Кусков! – крикнул тот, задыхаясь. – Иначе они порвут нас на части!
Охранник вскинул оружие и сделал три прицельных выстрела. Двое оставшихся в живых арестантов остановились и, сообразив, что силы опять неравны, бросились в разные стороны вдоль берега.
– Твой правый, мой левый! – распорядился Недельский.
Жар усиливался. Пламя ползло к вертолету, и борт неподвижной машины уже отсвечивал огненными языками.
Неожиданно в вязком грохочущем воздухе что-то всхлипнуло и заскрипело, покрывая даже усиливающийся шум разъяренной стихии.
– Вертолет! – радостно взвизгнул Кусков. – Кто-то запустил двигатель!
Недельский пробежал несколько метров, остановился и, тщательно прицелившись, нажал на курок. Полосатая фигурка вскинула руки в последней предсмертной муке и рухнула на землю. А через мгновение безжалостный огненный монстр переварил ее в своем ненасытном чреве.
– К машине! – скомандовал Недельский и в несколько прыжков очутился возле аппарели. – Скорей!
Конвойный расправился с последним арестантом и, закрывая лицо ладонью от приближающегося огненного жара, со всех ног припустил к вертолету.
