Ник подошёл к каменному алтарю. Он поднял с земли каменный кинжал, чашу и брошь и вернул их на место. Чёрный металлический нож он трогать не стал.
Скарлетт сказала:
— Ты же говорил, что Гибель никому не может причинить вреда. Я думала, она умеет только пугать.
— Да, — сказал Ник. — Но ей нужен был хозяин, чтобы его защищать. Она сама так сказала.
— То есть, ты знал? Знал, что так выйдет…
— Да. Я на это надеялся.
Он помог ей подняться по ступенькам и выйти в распотрошённый мавзолей Фробишеров.
— Я здесь потом приберусь, — обыденно произнёс Ник. Скарлетт старалась не смотреть на разбросанные по полу останки.
Они вышли на кладбище. Скарлетт глухим голосом повторила:
— Ты знал, что так выйдет.
На этот раз Ник ничего не ответил.
Она смотрела на него, словно не понимая, кто перед ней стоит.
— Ты всё знал. Что Гибель заберёт его. Ты поэтому меня там спрятал? Да? Чтобы я была приманкой?
— Всё совсем не так, — сказал Ник. Затем добавил: — Смотри, мы ведь живы, всё позади! И он больше нам не страшен.
Скарлетт чувствовала, как в ней поднимаются гнев и ярость. Страх прошёл, теперь ей хотелось кричать и ругаться, но она подавила это желание.
— А что с остальными? Ты их тоже убил?
— Я никого не убивал.
— Так где же они?
— Один — на дне глубокой могилы со сломанной ногой. Трое остальных… ну, очень далеко отсюда.
— И ты их не убил?
— Конечно, нет, — сказал Ник. — Это же мой дом. Зачем мне надо, чтобы они болтались тут вечно? — затем он добавил: — Послушай, теперь всё в порядке. Я с ними разделался.
Скарлетт отшатнулась от него и сказала:
— Ты не человек. Люди так себя не ведут. Ты не лучше их. Ты чудовище.
Ник почувствовал, что кровь отхлынула от его лица. После всего, что пришлось пережить этой ночью и всего, что случилось, это оказалось труднее всего принять.
— Нет, — сказал он. — Всё совсем не так.
Скарлетт попятилась.
Она сделала шаг назад, затем другой, и хотела броситься бежать, повернуться и бежать прочь, без оглядки, по залитому лунным светом кладбищу. Но в этот миг высокий мужчина в чёрном бархате взял её за руку. Он сказал:
— Боюсь, вы несправедливы к Нику. Однако, для вас, несомненно, будет лучше обо всём забыть. Давайте пройдёмся и побеседуем о событиях последних нескольких дней, чтобы выяснить, о чём следует помнить, а о чём лучше бы и не вспоминать.
— Сайлас, — попросил Ник. — Не надо. Не заставляй её забыть меня.
— Так будет безопаснее, — просто сказал Сайлас. — И для неё, и для всех нас.
— А разве… у меня что, нет права голоса? — спросила Скарлетт.
Сайлас ничего не ответил. Ник шагнул к Скарлетт.
— Послушай, всё закончилось. Я знаю, что это было ужасно. Но. Мы же это сделали. Ты и я. Мы их победили.
Её голова мелко дрожала, словно отрицая всё, что она видела и всё, что пришлось пережить.
Она посмотрела на Сайласа.
— Я хочу домой. Пожалуйста…
Сайлас кивнул. Они с девочкой пошли вниз по дорожке, которая уводила прочь с кладбища. Ник смотрел им вслед, надеясь, что Скарлетт оглянется, улыбнётся на прощанье или хотя бы посмотрит на него без этого страха в глазах. Но Скарлетт не обернулась. Она просто ушла.
Ник вернулся в мавзолей. Нужно было чем-то себя занять, и он начал поднимать сваленные гробы, убирать останки и беспорядочно вываленные кости. Он вконец расстроился, обнаружив, что никто из многочисленных Фробишеров и Петтиферов, собравшихся поглазеть на уборку, не знал, какие кости куда нужно складывать.
Скарлетт привёл домой какой-то мужчина. Впоследствии её мать не могла точно вспомнить, о чём они говорили, кроме того, что — к её огромному огорчению — милый Джей Фрост был вынужден срочно уехать из города.
Они беседовали, сидя на кухне, про жизнь и мечты, и к концу разговора мать Скарлетт каким-то образом пришла к выводу, что лучше бы им вернуться в Глазго: Скарлетт будет счастлива жить поближе к отцу и снова встретиться со своими старыми друзьями.
Когда Сайлас ушёл, мать и дочь продолжили обсуждать на кухне переезд в Шотландию, и Нуна пообещала Скарлетт купить ей телефон. Они уже практически не помнили, что к ним приходил Сайлас, и его это вполне устраивало.
Вернувшись на кладбище, Сайлас нашёл Ника в амфитеатре у обелиска. Он сидел с застывшим лицом.
— Как она?
— Я забрал её воспоминания, — сказал Сайлас. — Они вернутся в Глазго. У неё там друзья.
— Как ты мог заставить её забыть меня?
— Люди не хотят помнить о невозможном. Без этой памяти им спокойнее живётся, — объяснил Сайлас.
— Она мне нравилась, — сказал Ник.
— Мне жаль.
Ник хотел улыбнуться, но не смог.
— Те люди… они говорили о том, что потерпели поражение в Кракове и Мельбурне, и в Ванкувере. Это из-за тебя, да?
— Я был не один, — сказал Сайлас.
— Мисс Люпеску? — увидев выражение лица наставника, он тут же добавил. — С ней всё хорошо?
Сайлас покачал головой. На мгновение его лицо сделалось таким, что Нику трудно было на него смотреть.
— Она отважно сражалась. Она сражалась за тебя, Ник.
— Гибель забрала Джека, — сказал Ник. — Ещё троих засосало в упырь-врата. И ещё один ранен, но жив, он на дне могилы Карстерса.
— Это последний из Джеков, — сказал Сайлас. — Мне нужно успеть поговорить с ним до рассвета.
На кладбище дул холодный ветер, но ни мальчик, ни мужчина не замечали его.
— Она меня испугалась, — сказал Ник.
— Да.
— Но почему? Ведь я спас ей жизнь. Я не злой человек. И я такой же, как она — живой.
Потом он спросил:
— Расскажи, как погибла мисс Люпеску?
— Как герой, — сказал Сайлас. — Сражаясь. Защищая других.
Глаза Ника потемнели.
— Ты мог бы принести её сюда. Похоронить её здесь. Тогда мы с ней могли бы разговаривать.
— Это было невозможно, — сказал Сайлас.
Ник почувствовал жжение в глазах.
— Она называла меня Нимини, — сказал он. — Больше никто меня так не назовёт.
— Может, сходим, купим тебе еды? — предложил Сайлас.
— Вдвоём? Ты хочешь, чтобы я пошёл с тобой? Вышел с кладбища?
— Никто не пытается тебя убить. По крайней мере, сейчас. Они много чего больше не будут пытаться делать. Так что пойдём. Чего тебе хочется?
Ник хотел сказать, что не голоден, но это было бы неправдой. Его подташнивало, у него кружилась голова, и он был порядком измождён.
— Может, пиццу? — предложил он.
Они пошли через кладбище прямо к воротам. По пути Ник видел обитателей кладбища, которые молча пропускали мальчика и его наставника. Они просто наблюдали.
