Ока показалась Маршу такой беззащитной, такой хрупкой под грузом свалившихся на нее горестей, что он, бросившись на колени перед женой, взял в свои руки ее холодные пальцы.
– Я не знаю сам, – произнес он тихо. – Я не понимаю, что, для чего и для кого мы делаем. Знаю только одно – я люблю тебя и хочу, чтобы мы снова стали семьей, понимаешь?
Помолчав, Эллен ответила медленным кивком.
– Я знаю, – почти прошептала она, – я тоже люблю тебя. Только не знаю, что может случиться завтра.
– Ничего, – твердо ответил Марш. – Случай с Алексом и смерть Марти Льюис никак не связаны. То, что случилось с Алексом, – автокатастрофа. А Марти Льюис убили, и...
– Да, я понимаю... – медленно произнесла Эллен. – Но у меня все равно такое чувство, что здесь все же есть какая-то связь. Знаешь, иногда мне кажется, будто над нами... будто над нами висит проклятие.
– Ну, вот это уже глупости, – Марш нахмурился. – Никаких проклятий не бывает, Эллен. Это жизнь – такая, как она есть.
Нет, не такая, думала Эллен, одевшись и спускаясь вниз, чтобы приготовить завтрак. В жизни все обычно и просто: ты зарабатываешь деньги, растишь детей, принимаешь друзей... Но то, что сейчас происходит с Алексом, не назовешь обычным, как и то, что вот так, почти среди бела дня, убили старушку Марти, и то, что у нее самой из всех мыслей, похоже, осталась одна – сможет ли она выбраться живой изо всего этого...
Эллен взглянула на часы – минут через пять спустится Марш, еще через несколько минут к ним присоединится Алекс. Вот это, слава Богу, вполне обыденно – и об этом и следует думать. И вообще есть масса вещей, которые могут создать хотя бы видимость обычной, нормальной жизни... но к тому моменту, когда Марш и Алекс спустились в кухню, ни одной из них она так и не вспомнила. Налив мужу и сыну кофе, она подошла и поцеловала Алекса.
Казалось, он не заметил этого – и одновременно подступившие чувства досады и огорчения, словно щупальцами, сдавили ей горло.
Открыв банку апельсинового сока, она налила два стакана и поставила их перед мужем и Алексом. И только сейчас заметила – Алекс в серой майке и джинсах, в которых обычно ходит в школу, но на похороны Марти она приготовила ему темный костюм...
– Тебе придется пойти и переодеться, милый. В этом не ходят на похороны.
– Я и решил не ходить, – сказал Алекс и осушил залпом стакан сока.
Марш оторвал глаза от газеты.
– Нет, разумеется, ты пойдешь.
– Алекс, но... просто нужно пойти, – Эллен в растерянности смотрела на сына. – Марти была одной из моих лучших подруг, и вы с Кэйт всегда так дружили...
– Но это же глупо. Мать Кэйт я совсем не знал. Зачем тогда я должен идти на ее похороны? Для меня же это ничего не значит.
Слова, произнесенные сыном, казалось, лишили Эллен дара речи, она молча смахнула крошки со стола и последним усилием воли напомнила себе предупреждение Раймонда Торреса. Не сдаваться. Не давать волю чувствам. Помнить об одном – сам Алекс сейчас не способен чувствовать и поступать соответственно.
Надо что-то сказать ему... но что говорить сейчас, после такого...
Почему только сейчас приходит к ней полное осознание того, что отношения – и с Алексом в том числе – целиком и полностью основаны на чувствах: любви, гневе, жалости, на всех тех эмоциях, которые она всегда принимала как само собой разумеющееся, то, что всегда с ней... но у Алекса их больше не было. И вместе с ними исчезли те незаметные нити, что связывали его с миром. Что же теперь делать ей... Голос Марша прервал ее мысли. Обернувшись, она перехватила его гневный взгляд, направленный в сторону Алекса.
– А если мы хотим, чтобы ты пошел с нами – это значит для тебя что-нибудь? И если для нас это значит очень многое?
Скрестив руки на груди, Марш откинулся на стуле. Эллен поняла – больше он не произнесет ни слова, пока Алекс не ответит ему.
Алекс молча сидел за столом, обдумывая только что услышанное.
Значит, он снова совершил ошибку – как и с Лайзой вчера вечером. По выражению отцовского лица он понял, что тот рассердился на него, и ему предстояло понять, из-за чего именно.
Хотя, в принципе, он уже знал.
Он оскорбил чувства матери – вот почему отец на него рассердился.
Что такое чувства – он начал понемногу понимать, с той самой ночи, когда видел сон с миссис Льюис. Он до сих пор помнил чувства, которые испытывал во сне, хотя с тех пор ничего подобного с ним не случалось. Но, по крайней мере, у него теперь была память о чувствах. С этого можно начать.
– Простите меня, – тихо произнес он, зная, что именно это хочет услышать от него отец. – Мне кажется, я... я не подумал.
– Да уж, мне тоже кажется, – согласился отец. – А теперь я предлагаю тебе подняться, надеть костюм, и когда ты придешь с нами на похороны, ты будешь вести себя так, что ни у кого не возникнет сомнений в твоих лучших чувствах к покойной миссис Льюис. Понял меня?
– Да, сэр, – кивнув, Алекс встал из-за стола и вышел из кухни. Поднимаясь по лестнице, он услышал в кухне громкие голоса – родители о чем то спорили. И хотя слов он не мог разобрать, он знал, о чем – вернее, о ком – они спорят.
О нем, о том, каким он стал после этой аварии.
Об этом – он знал – теперь говорили многие. Алекс не раз замечал, что когда он входил в комнату, находившиеся в ней люди тотчас замолкали.
Одни начинали пристально вглядываться в него, другие поспешно отворачивались.
Разумеется, это его не трогало. Сейчас его заботило лишь одно – сон, который он видел той ночью, и чувства, испытанные им. Он размышлял – если чувства оживают в нем во сне, значит, могут рано или поздно проснуться и наяву. И когда это произойдет – он снова станет таким же, как все.
Если только он действительно не убил эту женщину.
Может, еще и поэтому ему стоит сходить на похороны. Если он увидит тело, то, может быть, вспомнит, действительно он убил ее или нет.
* * *
Сразу же за воротами небольшого кладбища Алекс понял – то, что было в Сан-Франциско, у старой миссии, произойдет сегодня снова.
Он хорошо помнил место, где сейчас находился, но выглядело оно, как и то, другое, совсем не так, как подсказывала ему память.
Стены обветшали и местами осыпались, трава – мягкая, зеленая, за которой специально ухаживали священники и их служки – уступила место твердой растрескавшейся земле, лишь кое-где покрытой редкими колючими кустиками.
И памятники были совсем другими. Их стало гораздо больше – и почти все они, как и стены, обветшали так, что почти невозможно было разобрать начертанные на них имена и даты. Он помнил цветы на могилах, но их тоже больше не было.
Алекс обвел взглядом лица стоявших вокруг него. Раньше он их никогда не видел.
