Гром, раскаты которого не могла заглушить металлическая крыша, гремел все сильнее и ближе. Люди переглядывались, чувствуя себя не в своей тарелке. Мужчины, все при галстуках, не слишком уместных в столь поздний час, вытирали потные лица. Кладовая за день накалилась, как печь. И, разумеется, они старались не смотреть на Старую Замыкалку. Возможно, раньше они и отпускали на сей предмет шуточки, но к половине двенадцатого все это осталось в прошлом. Понятно, конечно, что приговоренным к смерти, которым предстоит сесть на этот дубовый стул, не до смеха, но не только у них сползает с лица улыбка, когда подходит время казни. Не очень-то легко смотреть на человека, сидящего на возвышении с привязанными к стулу руками и ногами. Так что свидетели по большей части молчали, а когда грянул особенно громкий раскат грома, сестра жертвы Делакруа даже вскрикнула. Последним занял свое место Кертис Андерсон, замещавший начальника тюрьмы Мурса.
В половине двенадцатого я подошел в камере Делакруа в сопровождении Зверюги и Дина. Дел сидел на койке, Мистер Джинглес — у него на колене. Мышонок тянулся головой к лицу приговоренного, его маленькие глазки-бусинки смотрели в одну точку. Делакруа гладил головку Мистера Джинглеса между ушами. Крупные слезы катились по лицу Дела, и именно от них не отрывал взгляда Мистер Джинглес. Дел вскинул голову на звук наших шагов. Бледный как мел. Я скорее почувствовал, чем увидел, что Джон Коффи стоит у решетки своей камеры.
Дел скривился, когда ключи заскрежетали в одном, а потом и во втором замке, но сдержался, продолжая поглаживать головку Мистера Джинглеса. Отомкнув замки, я откатил дверь в сторону.
— Привет, босс Эджкомб, — поздоровался Дел. — Привет, парни. Скажи привет, Мистер Джинглес. Но Мистер Джинглес продолжал пристально вглядываться в лицо невысокого лысоватого мужчины, словно пытаясь понять, отчего по его щекам катятся слезы. Раскрашенная катушка лежала в коробке из-под сигар. Она положена туда в последний раз, подумал я, и у меня защемило сердце.
— Эдуард Делакруа, как сотрудник суда…
— Босс Эджкомб?
Я хотел было продолжить, но в последний момент передумал.
— Чего тебе, Дел?
Он протянул мне мышонка.
— Возьмите. Позаботьтесь о Мистере Джинглесе.
— Дел, не думаю, что он пойдет ко мне. Он…
— Mais oui,[36] он говорит, что пойдет. Он говорит, что все знает о вас, босс Эджкомб, и вы отвезете его в то место во Флориде, где мыши показывают разные трюки. Он говорит, что доверяет вам. — Делакруа еще выше поднял руку, и будь я проклят, если мышонок не прыгнул с его ладони мне на плечо. Такой легонький, что его веса я не почувствовал. А вот жар его маленького тельца прошел сквозь ткань униформы. — Босс, не давайте его в обиду. Не позволяйте никому причинить вред моей мышке.
— Не волнуйся, Дел. Не позволю. — Но думал я о другом: что же мне сейчас делать с Мистером Джинглесом? Не мог же я ввести Делакруа в кладовую, где сидели десятки людей, с мышонком на плече.
— Я его подержу, босс, — пророкотал голос за моей спиной. Голос Джона Коффи. А раздался он сразу же после моего невысказанного вопроса, словно Коффи отвечал на него, прочитав мои мысли. — Пока. Если Дел не возражает.
Делакруа облегченно кивнул.
— Да, пусть он побудет у тебя, Джон, пока не закончится эта суета. А потом… — Его взгляд вернулся ко мне и Зверюге. — Вы отвезете его во Флориду. В этот Маусвилл.
— Да, скорее всего мы с Полом повезем его вместе. — Произнося эти слова, Зверюга наблюдал, как Мистер Джинглес перебирается с моего плеча на протянутую руку Джона Коффи. Проделал он все это добровольно, не боясь, безо всякого принуждения, точно так же, как перешел с руки Делакруа на мое плечо. — Используем часть отпуска. Правда, Пол?
Я кивнул. Кивнул и Делакруа, его глаза блеснули, а по лицу пробежала тень улыбки.
— Люди будут платить по десятицентовику, чтобы посмотреть на него. Дети — по два цента. Так, босс Хоуэлл?
— Совершенно верно, Дел.
— Вы хороший человек, босс Хоуэлл. Вы тоже, босс Эджкомб. Вы иногда на меня кричите, но лишь в случае крайней необходимости. Вы все хорошие люди, за исключением этого Перси. Жаль, что я не встретился с вами в другом месте. Не здесь и не сейчас.
— Я должен тебе кое-что сказать, — повернул я разговор в нужное русло. — Перед тем как мы выйдем из камеры. Ничего особенного, но это часть моей работы. Ты готов?
— Oui, monsieur. — Делакруа посмотрел на Мистера Джинглеса, устроившегося на широком плече Джона Коффи. — Au revour, mon ami. — Слезы покатились еще быстрее. — Je t’aime, mon petit.[37] — И он послал мышке воздушный поцелуй. Нелепый, может, даже гротескный. В другой ситуации, возможно, но здесь вполне уместный. Я взглянул на Дина, но тут же отвел глаза. Дин смотрел в сторону изолятора и как-то странно улыбался. Я понял, что он вот-вот заплачет. Что же касается меня, то я пробубнил положенное (насчет сотрудника суда и прочего), после чего Делакруа в последний раз вышел из камеры.
— Одну секунду, босс, — остановил меня Зверюга и проинспектировал макушку Делакруа, после чего удовлетворенно кивнул и хлопнул Делакруа по плечу. — Все лишнее сбрили. В путь.
И Эдуард Делакруа в последний раз прошагал по Зеленой миле, с потеками пота и слез на щеках, под раскаты грома. Зверюга шел слева от осужденного, я — справа, Дин — сзади.
Шустер ждал в моем кабинете, тут же стояли надзиратели Рингголд и Бэттл. Шустер посмотрел на Дела, улыбнулся, затем обратился к нему по-французски. Мне показалось, что священник сильно коверкает слова, но родной язык подействовал магически. Дел улыбнулся в ответ, подошел к Шустеру, обнял, прижал к груди. Рингголд и Бэттл шагнули вперед, чтобы оторвать осужденного от священника, но я остановил их взмахом руки.
Шустер выслушал французский монолог Дела, перемежаемый всхлипываниями, кивнул, словно все понял, в свою очередь похлопал его по спине и взглянул на меня через его плечо.
— Я не понимаю и четверти того, что он говорит.
— Не думаю, что это имеет хоть какое-то значение, — буркнул Зверюга.
— Полностью с вами согласен, сын мой, — с улыбкой ответил Шустер.
Из всех священников, что перебывали в блоке Е, он был лучшим, и только сейчас до меня дошло, что я понятия не имею, как сложился его жизненный путь. Надеюсь, несмотря ни на что, он сохранил свою веру.
Шустер вместе с Делакруа опустился на колени, затем сложил руки перед собой. Делакруа последовал его примеру.
— Not’ Pere, que etes aux cieux,[38] — затянул Шустер, и Делакруа присоединился к нему в молитве. Они произнесли ее по-французски, закончив, как положено: «Mais delivres du mal, ainsi soit-il».[39] К тому времени слезы Дела высохли, он заметно успокоился. Затем последовало несколько строф по-английски, после чего Шустер хотел подняться, но Делакруа удержал его, что-то сказав по-французски. Шустер выслушал, нахмурился. Дел добавил еще пару фраз и с надеждой воззрился на священника.
