Казалось, прошла уже целая вечность. В лесу совсем стемнело, солнце полностью спряталось за горизонтом. Наконец силы кончились, и друзья рухнули у огромного дуба. Каждый прислушивался, нет ли погони.
– Кажется, спаслись, – сплевывая, сказал Масляев, когда стало очевидно, что никто их не преследует, ни дикие огромные кабаны, ни Черный Ефрейтор.
Восход преобразил деревню. Еще пять минут назад это было темное мрачное место с толпой мутантов, смешавшихся в безумном водовороте. Но стоило лишь первому лучику солнца скользнуть по влажной от дождя земле, как все замерли, прижимая к груди наполненные кувшины и фляжки. Дождь кончился так же быстро и неожиданно, как начался, и все медленно стали разбредаться по своим землянкам.
Но что-то было не так. Не так внутри у Палыча. Физрук растерянно и слегка лениво озирался по сторонам, чувствуя внутри странные искорки. Усталости не было, хотя таким физическим нагрузкам учитель не подвергал себя с ранней молодости, когда еще был силен и активно рвался покорять бескрайние просторы родины.
«Наааа поль… зууу». – Василий, который словно бы всегда был рядом, протянул флягу со свежим узваром. Физрук сделал несколько глотков, хотя и не испытывал жажды. Василий медленно развернулся и скрылся в медленно разбредающейся толпе. Это напомнило перемещение фигурок в музыкальной шкатулке, которая стояла в школьном музее: такие же механические и совсем неестественные движения.
Палыч допил содержимое фляги. Вдруг он заметил, что на руке появилась темно-рыжая шерсть. Выглядело это так, будто у него сильно волосатая рука, однако у него же никогда не было рыжих волос, и уж тем более настолько волосатые руки он видел разве что у обезьян в бродячем зоопарке, который приезжал два года назад и останавливался как раз недалеко от школы.
Впрочем, появление шерсти не особо удивило Палыча. Скорее, немного расстроило. «Эдак пойдет, мне придется за «шерстяных» играть», – едва ли не первая осознанная мысль преподавателя вяло проплелась в звенящей от узвара голове.
Уже совсем рассвело. Площадь опустела, и Палыч остался совсем один. Он стоял, слегка согнувшись, и растерянно глядел в никуда, держа в руках пустую фляжку из какого-то непонятного овоща, напоминающего ядовито-желтый арбуз. На физрука садились мухи, но отгонять их не было никакого желания. Томная апатия завладела всем его сознанием. Еще через несколько мгновений стало неприятно, захотелось что-то изменить в окружающей обстановке. Наконец он понял: ему мешает солнечный свет.
«Надо бы скрыться куда-нибудь от солнца… хижина… но она так далеко… через всю площадь… долго… может, побежать?» – Физрук развернулся в сторону хижины Василия и медленно побрел в ее направлении. Как же жжет это солнце!
Время превратилось в вечность, вечность под обжигающими лучами безжалостного светила, дающего жизнь всему живому на свете и вытягивающему из него же остатки жизни. Стоять было мучительно тяжело, сырая, холодная после дождя земля, еще не высушенная солнцем, манила, уговаривала – прильнуть…
Палыч опустился на корточки – стало немного легче. Тогда он пополз на четвереньках, словно ребенок, небольшие камешки больно впивались в колени. Тогда физрук выпрямил ноги и стал похож на готового к бегу с низкого старта бегуна. Вот оно! Так намного удобнее и проще. В таком положении он перемещался гораздо быстрее. Хижина заметно приблизилась. Еще немного, и можно скрыться в приятном, сыром и прохладном логове. Можно лечь в угол на кучу прелой травы, будет хорошо… там есть узвар. О, как же Палычу хотелось узвара! В горле снова появилось это неприятное ощущение шерстяного комочка. Даже хуже, теперь казалось, что шерсть щекочет его изнутри, она в легких, в желудке. Хорошо, что хижина уже совсем рядом. Еще немного, и несколько глотков узвара его преобразят, улучшат, спасут, вылечат…
Оказавшись у землянки, он без стука, также на четвереньках, заскочил внутрь, открыв дверь лбом. Солнечные лучи больше не касались его кожи. Он испытал такое облегчение, словно с него сняли тяжеленную бетонную плиту. В углу хижины по-прежнему стояли кувшины с узваром. Палыч также на четвереньках подскочил к лавке, схватил ближайшую флягу и начал жадно пить. Узвар растекался по телу, как теплый волшебный эликсир, преображая все внутри и вокруг. Ощущение шерстяного комочка исчезло, мускулы наполнялись силой, а сознание – каким-то спокойствием. Физрук с каждым глотком чувствовал себя все лучше.
Когда напиток в сосуде закончился, Палыч окончательно пришел в чувство и огляделся. Рядом с ним стояла Марьяна и смотрела на него с теплой и мягкой, почти материнской улыбкой.
– Ха… рааа… шооо… – фраза женщины не несла глубокого смысла, но наполнила преподавателя каким-то уже почти забытым детским счастьем и безмятежностью. – Лож… ись… кааа.
На этот раз слова уже звучали не как команда, а ласково и мягко. Палыч улыбнулся в ответ и лег на лавку. Марьяна сняла с головы платок. Физруку показалось, что все зрачки ее фасеточного глаза на очень короткий, почти незаметный миг посмотрели на него, после чего вновь беспорядочно заметались во все стороны.
Марьяна начала водить пальцами по спине Палыча, но на этот раз физрук чувствовал лишь приятное горячее покалывание.
– Ха… рааа… шооо… один из насссссссс, насссссс, – проговорила все тем же мягким голосом женщина.
«Один из нас» – Эта фраза не испугала Палыча и не доставила радости, он просто принял это как данность. Да и не хотелось ни о чем больше думать. Здесь было так хорошо, сыро, прохладно.
– Играаа… Изме… неее… ния… ха… рааа… шо…
– Ха… рааа… шо… – будто под гипнозом повторил учитель.
– Игра… На поль! Зу… ха… раааа… шо… – Марьяна закрыла преподавателю глаза и оставила его на лавке. – А зав… траа… еще однаааа. Еще играть… На пользу…
– Еще играааа… – Палыч мгновенно заснул. Во сне он уже не видел ни школы, ни учеников, только какие-то обрывки событий игры, ночь и болотистую местность, окружавшую деревню. А завтра снова будет игра, он будет играть, прыгать, топтаться, толкаться, и это обязательно пойдет на пользу… Это наполнило его покоем, который вскоре словно моховое болотное одеяло накрыл и физрука, и все поселение крепким сном.
Стараясь как можно дальше удрать от злополучной части, Черного Ефрейтора и кабанов-мутантов, четверка парней продолжала бежать сквозь лесные заросли. Казалось, что Ахунский лес вдруг настроился против ребят.
Деревья и кусты на пути старшеклассников сбивались в кучу, образуя непроходимую чащу, под ноги подворачивались корни, скользкие камни, скрытые мхом, или предательские ямки, присыпанные листвой так, что никогда о них не догадаешься, пока не попадешь внутрь ногой и не взвоешь от боли.
