После яркого солнца в лавке показалось темно и прохладно. Но никакой кока-колы! Оглядев убогий ассортимент, обильно сдобренный развешанными там и сям связками красного перца, Чижиков нерешительно постучал пальцем по прилавку.
— Эй… есть кто-нибудь?
В глубине дома послышались шаги, откинулась цветастая занавеска, и в проходе явилась пожилая женщина в платке, с лицом, напоминающим печеное яблоко.
— Здравствуйте, тетушка… Мне бы воды холодной.
— Здравствуйте, — заулыбалась женщина. — Сейчас. Три юаня.
— Дайте две!
Откуда-то из-под прилавка возникли бутылки — действительно холодные. Котя открутил крышку и с наслаждением припал к горлышку.
— А что, тетушка, — сказал он, напившись и переведя дух, — где у вас тут пятый дом будет?
— Пятый-то? — задумалась женщина. — А, так это тебе, наверное, дом старого Чи нужен! Ты иди по этой стороне, — замахала она рукой, — и там, на северном конце улицы, он и будет!.. А ты, небось, родственник Чи? — полюбопытствовала продавщица. Видно было, что ей отчаянно скучно. — Он хороший, очень хороший человек! Все старого Чи уважают и любят, вот как! Старый Чи любому готов помочь. В прошлом году, когда у Сайида Огуза трактор забарахлил, Чи три ночи не спал, пока не починил, вот так!..
— Спасибо, тетушка, — улыбнулся Котя и поспешил на выход.
Выбравшись на знойную улицу, он первым делом снял шляпу и вылил остатки воды из первой бутылки на голову. Шпунтик посмотрел на хозяина с недоумением.
— Ничего, кот… — Сказал Чижиков. — Мы на верном пути.
Пыля ногами по пустынной улице, Котя вглядывался в проплывающие мимо дома и примечал, что на самом деле Вэйминцунь — село далеко не безлюдное: то тут, то там замечал он лица, глядевшие на него из окон; а дремавший в саду под раскидистым чинаром дедушка до того оживился, когда увидел пришлеца, что даже вскочил на кривенькие ножки и доковылял до заборчика, чтобы как следует рассмотреть гостя села.
Видимо, у местных жителей было время уйгурской сиесты.
Впереди замаячил конец улицы, как вдруг Чижиков встал столбом — вот оно! Серый кирпичный дом под черепичной крышей без вкраплений соломы. Мостки через арык, заборчик, за ним чахлый сад — все как положено. И справа от входа, у стены возле дома, — невысокая скамейка. На такой удобно сидеть и наблюдать проходящую мимо жизнь: ты вроде как и на улице, и вроде как нет.
А над скамейкой, на стене, — те самые иероглифы, написанные мелом.
Котя понял, что дошел.
— Так, кот… — Во рту снова пересохло, и Чижиков потянулся к бутылке с водой. Отпил, присел на корточки рядом со Шпунтиком. Сложил ладонь ковшиком, налил воды, подставил коту. — Ты, главное, не торопись, не нахальничай, веди себя прилично. Понял меня?
Шпунтик напился воды и с интересом оглядел дом.
— Готов?.. Тогда пошли.
Котя ступил на мостки — доски под ногами скрипнули. Нерешительно взялся за калитку: а как быть дальше? Как тут принято? Стучать? Так вроде не во что. Кричать: эй, кто в домике живет? А вдруг он ошибся?
Пока Котя размышлял, во двор вышла пожилая полная китаянка — в светлой сорочке и серых штанах; она проворно двинулась к калитке, близоруко всматриваясь в пришедшего. На полпути вдруг остановилась, охнула, всплеснула руками, расцвела в улыбке и припустила вперед. Остановилась напротив замершего в предчувствии Чижикова.
— Костя? — спросила женщина звенящим от напряжения голосом. С сильным акцентом, но по-русски. — Костя?..
— Костя… — Пересохшими губами подтвердил Чижиков. Он смотрел на китаянку во все глаза: это была та самая женщина, которую он видел, когда «пробивал» деда Вилена в первый раз.
— Наконец-то… — Выдохнула женщина. — Мы тебя так долго ждали, так долго… — Затараторила она по-китайски, потом запнулась и перешла на русский: — Понимаешь?
— Прекрасно понимаю, — по-китайски ответил Котя. — Я вас видел, но не знаю… Кто вы? — спросил он с замиранием сердца.
— Ах, что же я! — снова всплеснула руками женщина. — Меня зовут А-лянь!
Она живо распахнула калитку, схватила Чижикова за руку и повлекла за собой.
— Пойдем, скорее пойдем… — Глаза А-лянь сияли. — Виля, Виля! Посмотри, кто пришел! — закричала она. — Ах ты, господи!
Они вошли внутрь дома, миновали темный узкий коридор и снова оказались на улице — во внутреннем дворике, укрытом в сени раскидистого дерева; там посередине был устроен стол, а при нем — лавки. С одной из них как раз поднимался старик — в старомодном френче, из нагрудного кармана которого торчал блестящий колпачок авторучки.
Старик сделал шаг к замершему Чижикову, потом протянул к нему руки.
— Внук…
— Дед…
Они обнялись.
Только тогда Чижиков окончательно поверил: дед Вилен жив!
Вот он. Во плоти.
До самого последнего момента где-то в самой глубине Котиной души жило сомнение: вдруг все это происки волшебного Дракона, показывающего ему то, что Чижиков так хотел увидеть. Котя сжимал деда в объятиях, вдыхал его родной и в то же время незнакомый запах: эх, дед!.. А-лянь стояла в сторонке и счастливо улыбалась, вытирая глаза платочком. Котя почувствовал, как и ему на глаза наворачиваются слезы…
— Дед… — Чижиков шмыгнул носом, отстранился, жадно разглядывая любимое лицо. — Дед, а ты постарел…
— Да, Котенька… — улыбнулся дед Вилен. Губы его дрожали. — Я постарел. Давай-ка сядем…
Они присели на лавку у стола.
— Шпунь… — Дед Вилен обнял кота, что резво вспрыгнул ему на колени, прижал к себе. — И ты здесь, котейко… Да какой красивый, какой могучий ты стал!
Шпунтик терся о руку деда головой и мурлыкал как электрогенератор. Кот был в полном восторге: верхушка стаи снова была в сборе! И только одного Шпунтик не понимал: где старый хозяин шлялся так долго? Но сейчас это было не важно: вот старый хозяин, вот молодой хозяин, а еще у кота есть Тепло! Найдется ли на свете кто счастливее?
— Я принесу вам чай, — сказала А-лянь и убежала в дом.
— Я вижу, ты нашел себе новую бабушку, дед…
Котя снова шмыгнул носом и достал сигареты.
— Да, внук, — улыбнулся Вилен Иванович. — А-лянь мне очень помогла тогда, два года назад. С тех пор мы вместе.
— Дед… — Чижиков закурил. — Два года, дед… На твоих похоронах я рыдал как сумасшедший. Я думал, что жизнь пошла под откос. Как ты мог, а?..
— Котенька… — Вилен Иванович покаянно опустил седую голову. — Прости меня. — Он посмотрел внуку в глаза. — Прости, если сможешь. Но иначе было нельзя…
Появилась А-лянь, поставила на стол две кружки с крышками и термос с кипятком.
— Я буду в доме, — сказала она. — Вам нужно о многом поговорить наедине.
— Спасибо, милая, — кивнул дед, не отрывая взгляда от Коти. А-лянь, то и дело оглядываясь, ушла в дом. — Мне действительно многое тебе нужно рассказать, внук. Судя по тому, что ты нашел меня, тебе и самому многое известно. Значит, будет проще… Я надеюсь, когда ты узнаешь все, ты сможешь простить меня. А если не сможешь… что ж, я сам виноват.
