Пиршество мое закончилось тем, чем и должно было закончиться. Наевшись до отвала, потаращившись немного осоловелыми глазами в темноту за окнами машины и зевнув от всей души раз двадцать, я устроилась поудобнее, закрыла глаза и моментально провалилась в глубокий и крепкий сон.
Проснулась я от хлопка автомобильной дверцы — кто-то сел на водительское сиденье. Я приняла сидячее положение — за время сна я съехала куда-то вбок и вниз, приняв положение, которое моя кузина образно называет позой «зю», — и, пытаясь разлепить веки, сонным голосом спросила:
— Ну что, поймали ее?
— Пока что нет! — насмешливо ответил женский голос, и одновременно с этим раздался неприятный металлический щелчок.
Глаза мои распахнулись сами собой. И первое, что они увидели, было дуло пистолета, направленное мне прямо в лоб.
— Добрый вечер! — хрипло сказала Катя.
С трудом оторвав глаза от пистолета, я встретилась с ней взглядом. Надо признаться, это доставило мне столько же радости, сколько можно испытать, обнаружив, что стоишь на краю колодца и держаться тебе абсолютно не за что. На бледном лице Кати, покрытом крупными каплями пота, обозначилась какая-то полубезумная улыбка, пистолет трясся в ее руке. К сожалению, я была слишком близко от нее, чтобы надеяться, что, начав стрелять в меня, она промахнется. У меня тоже был пистолет, но что толку? За ним надо было лезть в рюкзак, а Катя вряд ли была настроена на то, чтобы позволить мне это.
Дуло пистолета уткнулось мне в переносицу. От холодного прикосновения металла меня моментально затрясло, как осиновый лист. Катя же отвернулась от меня и, держа пистолет все в том же положении, начала вращать ручку стеклоподъемника. Приоткрыв окно, она проорала в темноту:
— У меня ваша девчонка! Если кто-нибудь из вас подойдет к машине ближе чем на два метра, она умрет!
После этих слов мне показалось, что умру я гораздо раньше и даже без помощи Катиного пистолета — просто окочурюсь от страха.
А Катя снова повернулась ко мне.
— Лезь вперед! — потребовала она, плотнее прижимая пистолет к моей голове.
— Как это? — растерянно пролепетала я.
— Перелезай на переднее сиденье! Живо! Мне пришлось повиноваться, хотя руки и ноги слушались неохотно, а зубы лихо исполняли ударную партию из какой-то веселенькой джазовой композиции.
— Хромова, отпустите девушку, — раздался усиленный мегафоном голос Захарова. — Этим вы ничего не добьетесь. Сдавайтесь! Сопротивление бесполезно!
— Ничего, ничего… — шептала тем временем Катя. — Ничего, ничего, ничего…
На ее счастье, Даниель оставил ключи в зажигании. На ее беду, «Победа» принадлежала ангелу, и, даже имея в своем распоряжении ключи, посторонний человек не мог завести эту машину. А у Кати, вдобавок ко всему, одна рука была занята пистолетом, да и нервы ее были не в порядке. И когда она принялась левой рукой шарить под приборной панелью, а правой, державшей пистолет, начала крутить ключ зажигания, оставив на минуту меня без внимания, дверь с моей стороны распахнулась и кто-то с силой выдернул меня наружу.
Как только я вывалилась из машины, меня схватили в охапку и потащили прочь от машины, прикрывая собой. Что-то грохнуло совсем рядом, потом раздались выстрелы и нечленораздельные крики… Отбежав от «Победы» на полтора десятка метров, мы с моим спасителем повалились на сырую траву…
В ту же минуту я увидела бегущих в нашу сторону Себастьяна и Даниеля.
Мой ангел, подбежавший первым, схватил меня за плечи и прошептал:
— Ты цела?
У меня хватило сил только на то, чтобы слабо кивнуть. Тогда Себастьян повернулся к моему спасителю. К тому времени в глазах у меня уже прояснилось, так что и я смогла рассмотреть его. И вскрикнула от удивления.
Это был тот самый сероглазый саксофонист!
Правда, теперь рукав его черного бушлата был порван, и по нему на глазах расползалось темное пятно.
— Ты ранен! — воскликнул Себастьян.
— Пустяки! — совершенно в духе всяких там боевиков отмахнулся саксофонист. — Царапина.
— Не надо было так рисковать, — Себастьян укоризненно покачал головой.
— Я привык сам исправлять свои ошибки.
— Это была наша ошибка, не твоя.
— Нет, и моя тоже. Я мог этого не допустить…
Даниель легко, как бумагу, разорвал рукав, обнажив руку, по которой ручейками текла кровь, капая с ладони и пальцев.
— Ну, вот, — шипя от боли, произнес саксофонист, — испортил хорошую вещь. Можно ведь было еще постирать да зашить…
— Я тебе еще сто штук таких достану, — пообещал Даниель и подул на рану. Кровь тут же перестала течь, а поверхность раны покрылась темной корочкой. — Через пару дней будешь как новенький, — пообещал Даниель.
— Зачем вы пошли в сыщики? — зачарованно спросила я. — Стали бы лучше докторами…
— Докторов у вас и без нас хватает, — ответил Даниель. — К тому же в мединститут без блата не пробьешься, а без диплома на работу не примут даже в районную поликлинику.
Я так и не поняла, шутил он или говорил серьезно. Кроме того, меня заботил вопрос посерьезнее.
— Кто это? — спросила я у Себастьяна, показав кивком головы на саксофониста. Ангелы тем временем подняли нас обоих на ноги.
— Давай об этом дома поговорим! — сурово ответил Себастьян.
Из-за «Победы» вынырнул и пошел нам навстречу Захаров, радостно потирающий руки.
— Ну, как вы тут? Все живы?
— Как видишь, — сдержанно отозвался Себастьян.
— Ну, мы вдовушку нашу взяли в целости и сохранности, пара синяков не в счет. Наши тоже в порядке.
— Где она? — спросила я.
Захаров посмотрел на меня холодно и нехотя процедил:
— Увезли уже.
Потом повернулся к Себастьяну и сказал, кивая в мою сторону:
— Слушай, Шнайдер, уволь ты эту девицу, а… Христом-богом прошу, для ее же блага! Ведь пристукнут же ее как-нибудь, а ты себе ее смерть никогда не простишь.
К моему сильнейшему негодованию, Себастьян ответил:
— Мы подумаем над этим вопросом.
Весь путь до дома (имеется в виду жилище Даниеля и Себастьяна) мы проделали в полнейшем молчании. Саксофонист дремал, прислонившись головой к оконному стеклу, только тихонько постанывал, когда «Победу» очень уж сильно встряхивало на московских выбоинах — видать, рана, несмотря на лечение Даниеля, все-таки его беспокоила. Ангелы, сидевшие впереди, всем своим видом демонстрировали нежелание вести беседу. Даже спины их, казалось, советовали мне не лезть к ним с разговорами. Ну, я и не лезла. А ела конфеты потихонечку. Вообще-то, меня винить не в чем. Я тихо сидела в машине, как мне и было велено. Сами Катю чуть не упустили, так пусть на себя и пеняют. И нечего изображать сидячие монументы. По приезде на место случилось небольшое столпотворение — стараниями Нади. Она из-за раны саксофониста устроила такой переполох, словно тому, по меньшей мере, отрезали голову. А вот мои злоключения не тронули ее нисколько.
