Ему было жалко Рому, а еще больше жалко себя, одиноко лежащего в пустой комнате. Он вспомнил Соню и это ее «Да пошел ты!» и понял, что остается совсем один.
Тем временем окончательно стемнело, и в темноте стало чудиться, будто кто-то вошел в комнату, встал в углу и ждет, пока Антон заснет. В горле пересохло, рука опять стала зудеть, и, сколько бы Антон ее ни чесал, легче не становилось. «Нужно перевязать ее чем-нибудь, – подумал он. – И попить».
Он прислушался. Ни звука. В надежде на то, что мама ушла с кухни, он с трудом встал и, шатаясь, побрел на кухню.
Мама стояла все там же, все в той же позе.
Антон пошел к столу, налил себе воды из кувшина и залпом осушил стакан.
Мама не шелохнулась. Ее тихая неподвижность вдруг напугала Антона, как иногда пугает в магазине человек, который вдруг оказывается манекеном.
– Мам, – позвал он.
Внезапно плечи ее затряслись, она вскинула правую руку и проскребла ногтями по дверце шкафа.
Антон отступил в дверной проем.
Она оборачивалась.
Антон бросился в темноту коридора и, опираясь о стену, проковылял в свою комнату.
– Даже не пришел! – крикнула мама ему вслед. – У тебя друг умер, а ты даже не пришел! – Послышались сдавленные рыдания. – Видел бы ты его. Такой маленький. Ребенок совсем, а ты его бросил!
Антон натянул одеяло на голову.
Немного погодя, мама вошла к нему и встала у кровати черным столбом.
– Ты хоть на похороны придешь? – спросила она уже спокойнее.
– Да, – ответил он из-под одеяла. – А во сколько?
– В одиннадцать.
– Хорошо.
Едва она ушла, в темноте опять заскреблось. Будто мыши рвали обои. Антон выглянул из своего укрытия и понял, что в комнате уже не совсем темно – из щели в закрытом ноутбуке струился грязноватый свет. Антон поднялся, чтобы выключить эту штуковину, открыл крышку и закричал бы, если бы горло не свело внезапным спазмом.
Уродец все еще был там и все еще драл ногтями обои и тряс своей огромной головой. Только обои были другими – не в цветочек, как раньше, а в темных ромбах. Совсем как в комнате Антона.
Антон смахнул ноутбук со стола, и тот грохнулся на пол, но экран не погас. И проклятый уродец внутри все скреб и скреб. Только когда запись сменилась темнотой, Антон решился подойти к ноутбуку и вынуть из него аккумулятор.
«Три», – подумал он.
«Нет-нет. Не три. Я ведь не смотрел. Этот раз не считается».
В тишине все еще слышалось поскребывание. Включив свет, Антон осмотрелся. Он был один, вот только на стенах появились царапины. Вертикальные, горизонтальные, косые, они не выглядели свежими, а словно были здесь уже давно, просто никто не обращал на них внимания.
«Наверное, так оно и есть, – подумал Антон, почесывая руку. – Я просто не замечал их раньше».
В глубине души он знал, что лжет себе, но это было объяснение, и оно его полностью устраивало. Немного успокоившись, Антон поднял ноутбук, поставил его на стол и аккуратно положил рядом аккумулятор.
– Я не смотрел! – сказал он громко, после чего, не выключая свет, наконец уснул.
Во сне он знал, что Рома мертвый, но почему-то радовался его приходу.
– Привет! – сказал он, но Рома не ответил, а молча глядел на него из кресла.
Наверное, сердится, решил Антон и протянул ему руку. Казалось неприличным не поздравить друга с тем, что тот живой, несмотря на то что умер. Мало у кого так получалось. Рома откатился на кресле глубже в тень, так что остались видны только его синие с черными ногтями пальцы, сжимающие подлокотники.
Антон шагнул к нему, и гость еще немного отодвинулся. Нужно включить свет, подумал Антон, иначе Рома так и будет прятаться в темноте. Свет зажегся, слабо осветив комнату. Это загорелся экран ноутбука, и тот, скребущий, был там.
«Нет! – хотел сказать Антон. – Его нельзя смотреть».
Он бросился к ноутбуку, чтобы остановить ролик, но тут увидел наконец лицо Ромы.
В этот момент та часть его сознания, что отвечала за рациональное мышление, начала просыпаться.
«Он мертвый! Я в комнате с мертвецом!»
Лицо друга было безобразным, из перекошенного рта вываливался отвратительно длинный язык, чернокрасный, похожий на толстый опухший палец, а на шее багровел рубец.
Мертвец схватил его за голову и развернул ее к экрану. Урод обернулся.
Антон закричал и выпал из сна.
Он сидел перед компьютером. Экран был темный, а аккумулятор так и лежал рядом.
Три.
– Нет. Не три! – сказал Антон, обращаясь к кому-то, притаившемуся за спиной, и почувствовав некоторое облегчение от своих слов. Ничего страшного. Он ведь не смотрел.
Он подошел к окну, за которым пошел уже настоящий снег, крупный, похожий на перья из подушки. Весь последний день казался наваждением и бредом. Смерть Ромы, все эти прохожие без лиц и то, что сказала Соня. Разве могла она такое сказать? Отыскав телефон, Антон позвонил ей. Пусть на часах было почти что два ночи, пусть даже она снова пошлет его. Пусть. Лишь бы услышать ее голос.
На втором гудке она ответила.
– Алло, – голос был низкий, хриплый, слабый. Она, наверное, плакала всю ночь.
– Прости. Я, наверное, тебя разбудил.
Она не отвечала, и это молчание, полная тишина, безо всякого намека на какой-либо шум, даже без отзвука ее дыхания, пугала. Ему представилась квартира Сони: темный коридор, старые лакированные дверцы шкафов, красные, с черным узором ковры на полах. И никого.
– Соня, – повторил он, стараясь хоть как-то развеять эту тишину.
– Да. – Выдох.
– Можно я приеду? – спросил Антон напрямик.
– Приходи, – голос был совсем не похож на Сонин. Будто бы даже мужской.
Потом опять тишина.
– Ну я тогда выезжаю.
Антон бросил трубку, чтобы не оставаться наедине с этой тишиной, и в последний момент ему послышалось, что кто-то на той стороне смеется. Так мог смеяться пьяный или больной. Сумасшедший.
«А ведь это не она, – подумал Антон. – Там у нее кто-то есть».
Он вспомнил, как странно вела себя в последнее время Соня, как отказывалась гулять, ссылаясь на дела. Да какие у нее могут быть дела? Он опять вспомнил об этих цветах на кухне.
И никуда не поехал.
Утром его разбудил отец. В пуховике и огромной меховой шапке, он уже готовился уходить.
– Там тебе мама записку оставила, – сказал он. – Ох, как здесь у тебя душно, может, окно откроешь?
Антон что-то ответил, он чувствовал себя еще хуже, чем вчера. И в нос бил тяжелый запах пота с примесью лекарств, совсем как тогда, в квартире Ромы.
– Ну я побежал! – крикнул отец уже из коридора. – А ты одевайся теплее. Там снег.
