В отсутствие Сьюарда, соратники Эйба стали готовить его к президентской гонке, да и сам он не остался в стороне от работы над собственной политической популярностью. 27 февраля 1860, вечером, в Институте Купера в Нью-Йорке, он изложил тезисы своей программы в блестящей речи перед аудиторией более чем в тысячу человек.
— Нельзя сомневаться в собственном долге из-за одной лишь клеветы недоброжелателей, — провозгласил Эйб. — Ни из-за угрозы распада правительства, и даже ни под угрозой тюрьмы. Нужно верить в правоту своего дела, и эта вера приведет нас к выполнению своего долга, если мы понимаем это.
Полный текст появился во всех ведущих изданиях Нью-Йорка на следующий день, а через пару недель, названная как «Речь Линкольна в Купере», стала известна по всему Северу. Эйб был провозглашен интеллектуальным лидером республиканцев и самым одаренным среди них оратором.
Демократическая партия, тем временем, раскололась надвое.
Северные демократы предпочли давнего противника Эйба Стивена Дугласа, в то время как южане — действующего вице-президента Джона С. Брекенриджа. Раскол объяснялся просто. Он был результатом долгой, в течение нескольких десятилетий, работы Союза. С самого начала девятнадцатого столетия Генри и его соратники подрывали действия своих неприятелей не каждом шагу: переправляли рабов на Север по подземной железной дороге; засылали шпионов к южанам; а позднее, речами вносили разлад в ряды сепаратистов по местным легислатурам. Но самое важное случилось 18 мая 1860, в третьем туре Республиканского Народного Съезда в Чикаго.
Эйб находился в Спрингфилде, когда узнал, что он, а не Сьюард, стал кандидатом в президенты.
Я не мог понять, чем заслужил такое доверие, хотя и (при всем моем желании говорить скромно, у меня не получается) это не стало для меня сюрпризом. Война близко. Это не война людей — но люди будут сражаться и проливать свою кровь — за право быть свободными. И я, и люди должны победить.
III
В 1860- м кандидаты в президенты не вели собственной кампании. Речи и рукопожатия доставались на долю соратников и помощников, в то время, как сами кандидаты оставались за сценой, писали письма и поздравительные открытки. Эйб не видел причины нарушать традицию. Пока его помощники (включая Сьюарда, который, хоть и не претендовал теперь на пост, употребил все свое влияние на пользу Эйба) без устали разъезжали по стране с агитацией, кандидат Линкольн оставался вместе со своей семьей в Спрингфилде. Из записи от 16 апреля:
Каждое утро я то входил, то выходил из офиса, приветствуя друзей, а также посылал незнакомым людям открытки с наилучшими пожеланиями. Когда рабочий день заканчивался, я возился с двумя младшими сорванцами, пока им не наступало время спать, после чего, если позволяла погода, шел с Мэри [на прогулку] . Жизнь идет как всегда, лишь появилось три исключения — это три вампира, что постоянно следуют за нами.
Рис. 13- 2. 1860. Эйб позирует перед брошенной хижиной, где когда-то жила его семья в Литтл Пайджен Крик, опираясь на свой старый добрый топор. Фотография задумана лично Генри Стерджесом и должна была поддержать его репутацию как кандидата.
Быстроногие преследователи Эйба были отправлены по поручению Генри и Союза. Личные телохранители, обязанные защитить его любой ценой.
Полагаю, они совсем не рады такой повинности (но не знаю наверняка, они очень мало разговаривают). Я несколько раз назвал их в шутку «несвятой троицей», но это не вызвало у них и улыбки. Они до смерти серьезные. Но, я думаю, понадобись их помощь, они великолепно справятся со своей задачей.
Мэри и детям было сказано, что они — «группа добровольцев», которая ограждает их от «особо рьяных сторонников». Это казалось правдоподобным объяснением. Эйб стал широко известен, и дом Линкольна круглые сутки окружала толпа доброжелателей и исступленных фанатов. Но вампиры были лишь одним из секретов «Честного Старины Эйба», что появились у него от жены и публики тем летом.
Другой секрет — он вновь сточил ржавчину с топора.
И впервые целью оказался живой человек.
Авраам,
У меня для тебя еще одно поручение. На этот раз он принадлежит к вашему виду — но его постоянно охраняют двое представителей моего. Будь крайне и все время осторожен.
Эйб задрожал, когда прочитал имя…
Джефферсон Дэвис.
Среди массы южных политиков этот был само совершенство. Дэвис закончил Вест-Поинт, сражался на войне с Мексикой, был губернатором Миссисипи, затем членом кабинета Франклина Пирса, после чего дважды избирался в Сенат. Он был откровенным защитником рабства и, как формальный главнокомандующий, больше всего подходил на роль военачальника против лучше оснащенной и превосходящей численно армии Севера.
Эйб решил отказаться.
Генри,
Я старик и у меня трое детей, жена, которая достаточно рыдала над могилами. Я не могу продлить ее горе еще и собственной смертью. Вероятно, найдутся сотни, а то и тысячи, кто лучше меня подходит для этого дела. Почему вы убеждены в моей кандидатуре, когда я уже много лет как не вхожу в список лучших бойцов?
Отправьте кого-нибудь еще.
Ваш
Авраам.
Ответ Генри пришел незамедлительно, через четыре дня, после того, как Эйб отправил свое письмо в Нью-Йорк.
Авраам,
Нелегкая вещь — разглядеть будущее. Мы его видим как отражение на водной ряби, искаженным, всегда в движении. Но бывают моменты, как сейчас, когда рябь рассеивается и отражение становится четким. Союз разглядел один такой момент из твоего будущего, тогда, в Нью-Йорке: твоя судьба — поразить Джефферсона Дэвиса, Авраам. Только твоя. Сверх того, я не верю, что тебе суждено погибнуть при этом. И потому я не могу послать кого-то другого. Это должен быть ты, Авраам. Прошу пересмотреть свое решение.
Всегда твой, Г.
ххххххх
Эйбу было пятьдесят два года. Он был чрезвычайно подвижен для своего возраста, но уже далеко не тот молодой охотник, который мог расколоть полено с пятидесяти ярдов. Ему требовалось прикрыть спину.
Я отправил письмо Спиду с предложением встретиться в Спрингфилде, и — после некоторых размышлений — открыл Лэмону истину о том, чем я занимался всю жизнь. Поначалу, когда я рассказал ему первые истории о вампирах и их приспешниках среди людей, он решил, что я «круглый и набитый дурень», чем несказанно вывел меня из себя — пока я не догадался уговорить одного из троицы подтвердить мои слова — что тот проделал весьма драматично. Существует несколько человек, кому я мог довериться в этой войне, и хотя мы [с Лэмоном] были не согласны во многих вопросах (и одним из них, безусловно, является рабство), он давно уже показал себя как преданный друг. После смерти Джека я нуждался в человеке его размеров — Спид был по прежнему худощав, а на мне сказались годы. Боже мой… я чувствовал себя, словно [король] Генрих под Харфлером{42}.
