– Ты знаешь, кто я?
Соня старалась, чтобы голос не дрожал.
– Я знаю, что ты называешь себя Соня Блу. Или ты спрашиваешь, узнаю ли я тебя? – Губы Моргана скривились жестокой усмешкой. – Ты можешь себе представить, сколько глупых и беспомощных девчонок соблазнил я за последние шестьсот лет? И ты хочешь, чтобы я из этой толпы помнил одну?
–Меня... ее звали Дениз Торн. Лондон, 1969 год.
Вампир кивнул, будто это что-то ему говорило.
– Ах да! Наследница! Тебя действительно искали. Это было неосторожно. И еще неосторожнее было, что я избавился от тела, не проверив, действительно ли ты мертва. Знаешь, я думаю, виной тому дух шестидесятых. Такая была эра счастья, беззаботности и безответственности! Вот я и обнаружил, что это заразно. А ты?
– Прекрати пустую болтовню, покойник! Ты знаешь, зачем я здесь.
Морган вздохнул и стал рассматривать свои ногти.
– Знаю! Знаю! Ты здесь, чтобы меня убить. Как это неприятно! Скажи, дитя, что должно доказать мое устранение?
– Что я не такая, как ты.
– В самом деле? Если ты не такая, как я, как же ты выжила последние лет двадцать, малышка? Чем питалась?
– У меня... у меня были способы.
– Да, конечно, плазма в бутылках. Но этого вряд ли было тебе достаточно, не правда ли? У тебя не получится солгать мне, дитя. Я знаю, какбезвкуснабывает консервированная кровь. Ты убивала, зверушка моя?
– Я...
– Отвечай правду, дитя.
– Да.
Морган медленно и хитро улыбнулся. Соня подавила желание вцепиться ногтями ему в лицо.
– И сколько же ты убила? Десятки? Дюжины? Сотни? Или тысячи?
–Это не важно.
– Ха! – Морган рассмеялся. – И ты еще говоришь, что не такая, как я!
– Я не твоей породы!
– Вот это правда. Ты на нас не похожа. И во многих смыслах ты не похожа и на твоих дорогих покойных брата и сестру. Ах, если бы Фелл и Аниз оказались хоть вполовину так хороши, как ты. Наверное, это мне наказание за выбор дефектных шаблонов. И все же стыд и позор уничтожать вещи такие... уникальные. Ты мне напоминаешь одно видение, которое явилось мне лет пятьдесят назад...
– ...в камере пыток гестапо в оккупированном Амстердаме.
Самодовольная уверенность Моргана исчезла.
– Откуда ты знаешь?
Соня насмешливо улыбнулась, довольная его смущением.
– Есть такие места, где размываются прошлое и будущее – для тех, кто может видеть. Это окно работает в обе стороны, Морган. Я тебя видела там в форме полковника СС. А ты видел свою смерть, отделенную от тебя временем и пространством.
Он оказался внутри ее головы, быстро, как бросившаяся кобра. Соня напряглась, когда воля Моргана ударилась об ее волю, будто волна о высокий утес. Давление внутри черепа нарастало. Соня смутно чувствовала, как что-то теплое и липкое течет из ноздрей. Пораженный ее демонстрацией силы, Морган отступил, издав тихий удивленный смешок. Он наклонил голову набок, изучая Соню из-под летных очков.
– Зачем нам биться, дитя мое? Разве так встречаются отец с дочерью?
Соня вытерла кровь с носа и рта.
– Ты мне не отец! – сплюнула она.
– Я тебя создал, дитя! Ты вылеплена по образу моему. И мы связаны, ты меня не отринешь! Мы очень похожи, ты и я. Со мной у тебя больше общего, чем с Аниз и Феллом вместе взятыми. Они были слабыми, дефектными. Негодные сосуды. Не могли они отказаться от иллюзии человечности.
Он поднял левую руку, провел ногтем правой по ладони. Черная мерзкая жидкость выступила из разреза.
– Чти отца своего, Соня! Загляни в себя – и ты найдешь меня – в крови своей!
Тут она это ощутила. Безжалостное давление его воли, тяжелое, как свинцовое ярмо. Будто ее вдруг перенесли на дно океана. Неодолимым был соблазн сдаться. Капитулировать, дать ему заполнить ту пустоту, что у нее внутри. Соня рухнула на колени, охватив руками живот. Черно-лиловое солнце под веками взорвалось сверхновой.
Дыши! Дыши, мать твою! -завопила Другая.
Морган придвинулся ближе, улыбаясь ей, как наказующий отец.
– Ты красива. Я люблю красивое. – Его мужественное прекрасное лицо задрожало, поплыло, превратилось в изъеденные червями останки. – И еще ты очень, очень опасна. В тебе я вижу те качества, что были в молодости у меня, – злая, неуловимая, хитроумная, дерзкая. И это сходство... возбуждает.
Трупной рукой он показал на собственные выпирающие штаны.
– Люди вечно бормочут о любви. Я ничего об этом не знаю. Что я знаю – я знаю голод, потребность, хотение.Ты возбудила во мне голод, красавица. Голод мотылька по пламени, голод мангуста по кобре. Сотни лет я провел, пользуясь слабостями других, чтобы в конце концов обнаружить слабость в себе. Я не могу этого допустить. Это угрожает моему существованию. И все равно я не могу не восхищаться...
Подняв пахнущую могильной плесенью руку, вампир коснулся ее щеки. Кожа его была мертвой и холодной. Соня закрыла глаза и увидела девушку, голую и окровавленную, пытающуюся вырваться из лап красноглазого монстра, который распинал ее на заднем сиденье автомобиля. Она услышала крики той девушки, когда Морган извергнул горячее семя в ее избитое чрево. Услышала, как смеется Морган, когда затрепетал и стал угасать ее пульс под его холодными руками.
Свистящий голос Другой отдался в ушах:
Двадцать лет! Ты охотилась за этим подонком двадцать лет, ты жила, чтобы у бить его! Чтобы отплатить за то, что он с тобой сделал! И что ты делаешь теперь? Корчишься, как выпоротая собака, подставляющая горло! Ты прошла весь этот путь лишь для того, чтобы умереть от его рук? Выпусти меня! Выпусти меня, женщина, пока он нас обеих не убил!
–Ты дрожишь... – Голос Моргана превратился в хриплый шепот, прямо ей в ухо. Дыхание его обдало Соню облаком плесени.
– Не трогай меня!
Нож полоснул воздух и Моргана одним мощным дугообразным движением.
Вампир с визгом отпрянул, зажимая левую сторону лица. Густая желтоватая жидкость выступила между пальцами.
– Серебро! Серебро! – Голос его треснул, поднялся почти до визга. – Больно!
Он готов был захныкать, как капризный сосунок. Очень приятно было видеть боль врага. Очень.
– Я тебе не комнатная собачка, Морган! Я родилась в канаве и выросла на улицах! И я люблюсырое мясо!
Уцелевший глаз Моргана истерически засверкал. Сколько? Сколько времени он уже не знал боли? Не временного неудобства сломанной конечности или порванной ткани – настоящейболи? Такой, которая лишь бессмертной плоти доступна. Осознание, что у него теперь будет серьезный – и постоянный – шрам, пугало и возбуждало одновременно.
