Он сразу обнаружил, что никакого зверя нет. В просторной пещере, залитой странным светом, исходящим от стен, царило спокойствие и висела торжественная тишина, нарушаемая время от времени тем самым всхлипыванием, которое Голота поначалу принял за храп таинственного существа. Вдоль стены у самого свода пролегла ровная щель, похожая на потолочную галтель. Сквозь нее в пещеру с хрипом врывался нагретый воздух, взмывал к потолку, растекался по каменной кровле, слизывал сырость со стен и, потяжелевший, сползал на землю. Вряд ли это просторное убежище, словно скопированное с обложки детской книжки про волшебников, было рукотворным. Природа обо всем позаботилась сама. Десятилетиями, а может, и веками она вылизывала и шлифовала эти камни, отгоняла стужу и мрак, создавая для себя самой в чреве зловещей, смертоносной скалы уютное хранилище остановившегося времени, архив теплой, забытой печали, царство небытия.
Но человек все же им воспользовался.
На полу в самом центре пещеры грудилась зловещая пирамида деревянных ящиков, почерневших от времени и местами прогнивших от сырости и тепла. Громоздкие, выложенные в три ряда, покрытые язвами многолетней проказы, они возвышались над землей наподобие мистического саркофага, десятилетиями хранящего смерть и безмолвие.
Андрей во все глаза вытаращился на ящики, до конца не веря в свою фантастическую находку, сделанную в самом центре необитаемого острова, в пещере, в грудной клетке жестокой скалы. Едва передвигая распухшие, израненные ноги, он приблизился к деревянной пирамиде и коснулся ее руками, предполагая, что она может исчезнуть так же внезапно, как и появилась. Но мрачный саркофаг был явью. Невероятной и удивительной реальностью. Под пальцами Голоты зачернели распростертые крылья известной всему миру птицы.
«Орел со свастикой! Эта пещера хранит свою тайну уже тридцать лет!»
Оправившись от изумления, Андрей лихорадочно анализировал свое открытие.
«Три в ширину и пять в высоту… Пятнадцать ящиков! В таких перевозят армейскую амуницию и котелки… Чего ради фрицы спрятали свое барахло в скале безжизненного острова?..»
Он приподнялся на цыпочки, ухватился за одну из ручек верхнего ящика и потянул его на себя. В тот же миг крепление скобы хрустнуло у самого основания, ручка оторвалась, и Голота, потеряв равновесие, упал на землю. Тяжело поднявшись, он повторил попытку, ухватившись за вторую ручку. На сей раз крепление оказалось прочнее, и ящик послушно сдвинулся с места.
«В нем килограммов семьдесят, – соображал Андрей. – Если не успею отскочить – покалечит».
Он опять потянул ящик за ручку и выдвинул его углом на треть корпуса. Затем встал спиной к пирамиде, тщательно уперся руками в нависающее над головой днище и с силой толкнул вперед. Ящик сдвинулся еще на дюжину сантиметров и накренился. Голота зажмурился и, уповая на крепость уставших рук, сделал последний толчок. Четырехпудовый снаряд сорвался вниз и с грохотом рухнул на землю прямо под ноги Андрею. Ржавые петли, надломив деревянное основание, как кусок картона, оторвались от борта, и тяжелая крышка отлетела в сторону. Бумажная материя, которой было обтянуто содержимое ящика, треснула вдоль, и на камни брызнул золотой дождь.
Голота сел на корточки и обомлел: земля была усыпана драгоценностями. Пригоршни колец, серег, перстней, брошек, цепочек, кулонов и подвесок валялись под ногами, как хлам, как песок, разбросанный дворником по двору в гололед.
«Так вот что искали на острове особисты! Вот что так тщательно и зловеще охраняет старуха в саване! Пушечное мясо «полосатиков» – чем не ледокол в Арктике на пути к полюсу!»
Он встал, потянул на себя следующий ящик и через минуту, раскрыв рот, разглядывал серебряные кубки, статуэтки из бронзы, золотые монеты царской чеканки и столовый мельхиор.
«Остров сокровищ! Самый настоящий! Награбленное фашистами мало чем отличается от награбленного пиратами…»
Голота выпрямился, обвел глазами пещеру, словно опасаясь, что он здесь не один, и вздрогнул. У самой стены в фокусе струящегося света черными пустыми глазницами смотрели на него четыре человеческих черепа. Они покоились на груде белеющих костей в редких лохмотьях истлевшей одежды.
Андрей почувствовал приступ дурноты. То, что он принял за жизнь в этой таинственной пещере, на поверку оказалось смертью.
«На лоскутах материи – эмблемы пехотинцев вермахта. Похоже, здесь убирали свидетелей. Своих же солдат, которые, вероятно, и принесли сюда ящики… Как есть – пираты!»
Андрей вздохнул. Удивительное, жуткое, невероятное открытие, сделанное им на этом острове, было еще и бесполезным. Он пошевелил босой ногой золотые россыпи и медленно двинулся к выходу.
«Кстати, а как умудрились солдаты втащить сюда неподъемные ящики, если щель входа в пещеру настолько узкая, что в нее можно протиснуться только боком?»
Вероятно, здесь был еще один вход. А может, трещина в скале имеет способность расширяться. Впрочем, это неважно… Какое это имеет значение теперь, когда и находка, и сокровища, и разгадка десятилетних тайн – меркнут перед лицом неминуемой гибели, теряют смысл, становятся ничтожными!
Такова ведь и жизнь человеческая. Успех, достаток, одержанные победы, взятые цели, достигнутые высоты – все остается на острове ненужным хламом. Бесполезным и жалким.
Снаружи забрезжил рассвет. Умирающая ночь скинула с себя ватное одеяло, и оно упало на остров тяжелым молочным туманом. Остывшая скала ссутулилась над камнями, как уставший солдат после боя над дымящейся землей. Где-то впереди, невидимое, терлось о песок сонное озеро.
Голота сел на камень, бессильно опустив руки. Ночь сменилась туманом, туман рассеется и станет тусклым осенним днем, а тот, в свою очередь, уступит место следующей ночи – возможно, еще более холодной и жуткой.
Андрей ощутил рядом со ступней что-то мягкое. Наклонившись и пошарив руками по земле, он ухватил и поднес к глазам мертвую птицу. Похожая на альбатроса, с грязно-белым опереньем, она смотрела на Голоту погасшим взглядом, раскрыв кровавый клюв. Почти не соображая, что делает, Андрей вдруг впился зубами в горло своей подножной добыче. Он жевал сырые хрящи вместе с перьями, а из глаз текли слезы от отвращения и жалости к самому себе.
Разделавшись с птицей, он встал на колени и принялся лизать камень, чтобы убить противный горько-кислый вкус во рту и хоть как-то утолить жажду.
Между тем туман стал редеть. Его марлевые ошметки еще плавали в сыром воздухе, а под ними уже начинал чернеть зловещий абрис каменной гряды.
«Сейчас пойду к воде, – обреченно решил Голота, – а потом, возможно, вернусь обратно…»
