за спиной и идти во мрак прихожей, ближе к дверям и к тому страшному, кто мог находиться за дверью, к зеркалу, норовящему подменить отражение, он не хотел. Не желал ничем провоцировать тьму.
Телефон звонил, не переставая, очень громко в тишине. Женька шел медленно, тени качались, и плавал свет.
Он поставил свечу на телефонную полку, глянул в собственные глаза — отражение было испуганным, но своим, — и снял трубку.
Тишина. Ни фонового шума, ни молчания, какое бывало, когда раз в месяц звонил, развлекаясь, какой-то унылый дурак — просто тишина. Видно, на почте что-то работало не так, как надо.
Женька уже собирался положить трубку, когда услышал голос.
— Алло, — сказала женщина в трубке, и Женька вздрогнул так, что его аж подбросило.
— Алло, — хрипло ответил он, абсолютно машинально. — Кто это?
Хотя он понял, кто это, до того, как она ответила. Та самая тетка из РЭСа.
— Свет не появился у вас?
Что за чушь, подумал Женька, что такое, такого не бывает, никогда РЭС не обзванивает людей. Это неправильно.
— Нет, — ответил он.
— Хорошо, — сказала женщина.
В дверь опять постучали — совсем рядом, до нее была пара метров. Значит, тот никуда не ушел.
Женька вспомнил, как однажды долго стучал в двери пьяный мужик с помятым неподвижным лицом, в засаленной кепке. Вот так же стучал и стучал, пока мама была на работе. Полчаса, наверное, пока сверху не послышался хлопок соседской двери. Тогда алкоголик почему-то сразу ушел.
Он понял, что тот, за дверью, слышал разговор и знает, что дома кто-то есть.
— Стучат, откройте, — сказала женщина в телефоне. — Может, это наши специалисты.
Женька в ужасе уставился на телефон. Это было неправильно, происходящее сейчас было неправильным, не могло такого быть. Ситуация как-то вываливалась из реальности, неровно, как кусок штукатурки, и Женьку замутило. Он оцепенел, а потом, пересилив себя, рывком положил трубку на рычаг.
Нагнулся, выдернул телефон из телефонной розетки в углу и резко распрямился от стука в дверь.
Затылок его встретил полку, леденящий шар взорвался в голове, да так, что в глазах побелело, и Женька без крика сел на пол, схватившись за затылок. С полки что-то попадало, подсвечник полетел на пол, свеча выпала и потухла.
Он чувствовал себя так, будто в него всадили заряд парализатора из недавно прочитанного «Возвращения к звездам».
Было тихо и темно. Только газ давал с кухни блуждающий синий отсвет, слабый и неприятный, как колдовской огонь. Все, что он мог — лишь подсветить пару контуров в море тьмы, затопившем квартиру. Пару зыбких, неверных контуров, тени которых никак не могли усидеть на месте.
Женька встал. Ему было больно, обидно и страшно, но, с другой стороны — как-то даже спокойнее. Словно удар на время выбил из головы всю эту потустороннюю муть. Он подошел к двери — тихо, на цыпочках — сдвинул в сторону жестяную заглушку глазка, которую папа сделал давным-давно, и посмотрел в подъезд.
Темнота.
Он приложил ухо к холодной двери.
Тишина. Холодный колкий иней ожидания посыпался за шиворот, казалось, вот-вот кто-то постучит в дверь над самым ухом.
Стало вдруг понятно, что он не слышит дизеля, но выключили ли его до того, как зазвонил телефон, или уже после — Женька сейчас ни сообразить, ни вспомнить не мог. Ну если б дизель отключили, как бы телефон работал?
А если… Страшно было думать об этом, но не думать не получалось. Опасные мысли вернулись очень быстро и привели за собой ворох других, таких же пугающих.
А если телефон не работал? Если телефон не работал, потому что дизель молчит уже давно — иногда, когда свет отключают надолго, топливо на почте экономят — и голос был не из трубки? А из темноты? Из щели за открытой дверью в зал, например? Там, в углу за дверью, вполне можно спрятаться, Женька сам так делал.
Что, если что-то есть в квартире?
Сдуреть можно было от такой мысли. Но разум сопротивлялся, и пока вполне успешно. Не в первый же раз Женька оставался в темноте, так что какой-никакой иммунитет против жути у него имелся.
Хотя сегодня был очень странный вечер.
Женька шарил в поисках свечи, но найти не мог. Траектория падающего предмета непредсказуема, говорил папа, и был прав. Неизвестно куда можно было укатиться в темной прихожей, но куда-то свеча да делась. От ощупывания ботинок Женьку аж морозило — он боялся найти голень выше среза голенища, поэтому внутри обуви искать не стал. Вообще ему уже невыносимо было тут, в прихожей, находиться, темнота и страх душили крепко, будто и правда имели реальный вес. Нервы были на пределе, а силы кончались.
Вот так, на ровном месте, можно сойти с ума, подумал Женька.
Он нащупал раскрошившееся печенье, ключи — их он сунул в карман — и еще что-то цилиндрическое, маленькое, чего не смог опознать.
И тут он услышал короткий шорох ткани по кожзаму.
Он был за дверью.
Всю его мысленную оборону смело, как и не было ее. Женька дико, до спазма в горле, испугался, что сейчас зазвонит отключенный телефон. Вспомнились сразу те истории про вентиляционного человека, про чудовище под кроватью, все эти недодуманные мысли про темное быстрое белолицее белоглазое страшное.
Он медленно выпрямился и попятился от дверей. Газовые отсветы почти не помогали что-либо разглядеть. Нужно было пойти на кухню, за спичками, нужно было, но Женька боялся идти вперед. Боялся шороха в прихожей — вот пойди пойми, снаружи двери он или внутри, а если снаружи, то кто это, а если внутри, то нет-нет-нет-нет. Боялся телефона, зеркала за спиной — почему-то казалось, что оно отражает не смутные очертания его затылка — нет, он боялся, что отражение смотрит ему в спину. Дурное ощущение чужого взгляда сразу же прилипло к затылку, Женька сцепил зубы и обернулся, пока страх не захлестнул его с головой, но в зеркале лишь смутно двинулось что-то, может, все было в порядке, а может, его отражение отвернулось от него.
Но больше всего он боялся, войдя на кухню, обнаружить темную худую тень, сидящую на разделочном столе за углом стены. Неизвестно в какой газете, которые в последнее время все словно нанялись писать про сверхъестественное, попалось ему это существо на столе, виденное кем-то краем глаза, и вот теперь не хотело вылезать из памяти. Женька знал, что его не будет там, но все же боялся, а еще больше боялся, что оно померещится в свете конфорки, просто так, на ровном месте,
