Прощальные солнечные лучи сверкали и переливались огненными искрами в длинных каштановых волосах. От Руты пахло солнцем и свежестью, весенним ветром с набережной Даугавы и цветущей липой, и чем-то еще, настолько волнующим и приятным, что у опьяневшего, взбудораженного Дэна кружилась голова.
Они остановились у входа в Домский собор. Вековые каменные ступени спускались под тяжелый навес крыльца, свет едва пробивался в сырую тьму сквозь узкие стрельчатые окна. День клонился к вечеру, пора было возвращаться в подземелья. И Денису было плевать на ожидающий его мрак, затхлость, давление стен и бесконечное эхо шагов, голосов, движений – у него было свое личное солнце, и оно спускалось вниз вместе с ним.
– Все, достаточно, – Рута со смехом выдернула руку из его ладони. – Давай серьезно… Нет, постой, – она уперлась кулачками ему в грудь, настойчиво отталкивая. – Нас могут увидеть.
– Ерунда, – выдохнул Дэн, снова притягивая ее к себе.
– Никакая не ерунда. Я не хочу, чтобы о нас болтали.
– Пусть болтают.
– Подожди. У меня план. Знаешь, где находится заброшенная лаборатория?..
Вспышка – и сон резко изменился и потек в ином направлении, перерождаясь в привычный кошмар, от которого было никак не очнуться.
– Что творится? Что происходит?
Встревоженные голоса доносились со всех сторон.
– Дэн!
Он обернулся: Рута сбежала по ступенькам из женского общежития, натягивая на плечи куртку поверх ночной рубашки.
– Быстрее, наверх, в приемный зал! – крикнул Сомов, пробегая мимо. Руки у него были заняты внушительной стопкой книг.
– Там трубы прорвало! – раздалось откуда-то из-за спины.
– Андрей! – Дэн схватил за руку соседа – тот только что влетел в гостиный зал – встрепанный, потный, красный и, черт возьми, испуганный. – Что там?
– Не знаю, но вряд ли трубы, – отозвался Андрей, тяжело дыша. – Я с полигона, там такой рев, будто подземные воды размыли стену. Нижний ярус вот-вот затопит, я сам видел, как трескается камень, – этим колоннами миллион лет. Нужно уходить.
– Куда? Наверх?
– Дети! – прогремел властный голос. И кто бы мог подумать, что принадлежал он сухонькому старичку в длинной неопрятной засаленной ночной рубашке, пижамных штанах и шлепанцах на босу ногу. Никто и никогда не слышал, чтобы целитель Гензель разговаривал так громко и так резко. Однако этой ночью он был единственным взрослым магом в Интернате, а абы кого дежурить не оставляли.
Ребята остановились, паника прекратилась, и воцарилась тишина – слышно было лишь странное, глубинное рокотание, идущее из земных недр.
– Разбудите всех, кто еще не проснулся, – скомандовал Гензель. – Лешко, Шарин, Гордеев, Лисанский, за мной! Мне потребуется помощь. Остальные поднимаются наверх, получают печати на выход и отправляются в резиденцию Ордена. Все поняли? Идите. Теперь вы четверо, – Гензель нетерпеливо замахал руками, заставляя подойти ближе, и заговорил тише, насколько это было возможно в шквале возбужденных голосов. – Так. Раз, два, Гордеев здесь. Где Лисанский?
Ребята переглянулись, но вопрос остался без ответа. Дэн огляделся, но не сумел выхватить из толпы мельтешащих подростков ни Лиса, ни его приятелей – обычно они держались вместе.
– Наверняка сбежал одним из первых, – предположил Андрей, не скрывая презрения.
– Щит ставить умеете?
Дэн кинул быстрый взгляд на Андрея – тот торопливо кивнул, на Сергея Лешко – тот пожал плечами.
– Доводилось, – ответил Дэн за всех.
– Мне нет, – нервно возразил Лешко. – То есть я пытался, но…
– Плохо. Но попробуешь, выбора нет. Нас и так слишком мало. Я целитель, а не боевой маг, – Гензель перевел дыхание. – А времени минут двадцать, не больше, некогда ждать помощи от Ордена. Мне нужно, чтобы вы сдерживали натиск воды, когда она доберется до библиотеки.
– Будем книжки спасать? – резко осведомился Лешко. – Или собственные шкуры?
– Ты слышал о водном демоне, мальчик?
Сергей переменился в лице.
– Бабушкины сказки, – неуверенно выдавил он.
– Кто-то разбудил его сегодня ночью. Поэтому ступайте за мной и вспоминайте все, чему вас здесь учили.
До того дня Дэн и не подозревал, насколько глубокими были подземелья. Полигон с его залами для магических поединков и тренировок силы, с лазаретом, хранилищами, лабораториями и десятками запертых подвалов, в которые никто не входил со времен инквизиции, казался ему пределом. Но, миновав нижний ярус вслед за Гензелем, он очутился на узкой винтовой лестнице, утекающей куда-то в саму преисподнюю.
С потолка клочьями свисала жирная грязная паутина, горящие факелы нещадно коптили, от едкой вони резало глаза и драло горло, и рокот нарастал. Все вокруг гудело и вибрировало. Лестница перешла в лабиринт черных, дышащих лютым холодом земляных ходов. Кое-где еще встречалась выщербленная кладка укреплений, покрытая сырой гнилой плесенью и внушительными пятнами всевозможных грибков. От удушливого гнилостного смрада ощутимо подташнивало. По вспотевшему телу бежали волны озноба. Волосы встали дыбом. По пути им попадались черные колодцы, а в стенах – глубокие ниши, перегороженные чугунными решетками. Что скрывалось за ними? Кого они были призваны не выпускать наружу?
– Я пойду вперед, – сказал Гензель, налегая плечом на вдавленную в каменную нишу тупиковую дверь, обшитую железной лентой. Проржавевшие насквозь петли с душераздирающим лязгом провернулись, и прогорклый воздух угрюмых, тесных узилищ, навевавших мысли о кровавых средневековых трагедиях, показался Дэну теплым, ласковым и родным по сравнению с арктическим холодом, проникавшим из-за приоткрывшейся двери.
– Говорю же, – пробормотал Гензель, – здесь кто-то побывал. Дверь не заперта, – он приподнял металлическое кольцо, заменявшее дверную ручку. – Кто-то, кому приспичило поиграть с древней магией. Или наскучило пребывание в Интернате. Или надоело жить.
