В помещении магазина продавец, тоскливо поглядывая в окно, на лужи, по которым бил в свое удовольствие нахальный дождь, ничуть не напоминающий весенний, беседовал со старушкой, которая принесла на продажу черепаховый гребень и старый театральный бинокль, инкрустированный перламутром. Вещи были недорогие, старушка принесла их не на комиссию, а просто так, на всякий случай прицениться, и теперь, удостоверившись, что денег за них дадут мало, решила пока оставить себе. Сейчас она углубилась в воспоминания о прошлом, речь ее текла гладко, и продавец машинально кивал, думая о своем.
В машине Легова было трое.
– Вот черт! – сказал водитель. – В этих старых районах совершенно негде машину приткнуть.
– Встань там! – показал Легов на ворота, на которых висела грозная табличка. – Мы ненадолго.
Он выпрыгнул из машины, потопал ногами, разгоняя кровь, велел водителю никуда не отлучаться, а второго послал во двор, к черному ходу магазина.
– Там я сам разберусь, ты смотри, как бы дамочка не слиняла…
– Гражданин, вы куда это? – заорал очнувшийся продавец. – Там служебное помещение!
Он протянул руку к сигнальной кнопке, но посетитель, невысокий мужчина с круглой головой и маленькими ручками, неожиданно утратил свой добродушный и безобидный вид и сказал строго:
– Сидеть тихо! Ничего не нажимать!
Он не успел сунуть продавцу удостоверение, а старушка, которая за долгие годы повидала всякого, мигом сообразила, что вошедший – человек серьезный, явно из органов, так что нужно держаться от него подальше. Она прихватила свои незатейливые вещицы и бросилась к выходу, едва не задев Легова. Тот воспользовался суматохой и проскользнул за дверь, так что в магазине остался один продавец, который решил последовать совету и сидеть тихо, рассудив, что там возле кабинета вошедшего перехватит Валентин, а он за те деньги, что ему платит директор, в охранники не нанимался.
Охранник Валентин оказался, однако, более хорошим физиономистом – почти как многоопытная старушка. Он сразу же распознал в вошедшем человека из силовой структуры – он и сам там когда-то служил, поэтому с пониманием переглянулся с Леговым и углубился в газету с вакансиями, которую читал уже несколько дней и даже отмечал карандашом интересные варианты.
Взглянув на хозяйку кабинета, Легов с уважением отметил, что для женщины с такими огромными неприятностями она выглядит очень неплохо.
За последние несколько дней Александра Николаевна выслушала массу угроз от облапошенных клиентов, среди них были простые и незамысловатые типа «Урою на фиг» и более вежливые «Подам в суд и обеспечу приличный срок». Лика Сарычева успела-таки растрепать всем про фальшивых передвижников, и сама же, дуреха, первой от этого пострадала. От нее-то точно отвернутся теперь все друзья и знакомые – ведь это она сводила их с Выпетовской, рекомендовала ее как отличного знатока своего дела.
Мадам Выпетовская не достигла бы ничего, если бы не умела держать удар. Поэтому она держалась осторожно, прикидывая, как выйти из сложившейся ситуации с наименьшими потерями, а после переехать из Петербурга в Москву – там вроде бы пока все тихо и слухи о ее бизнесе еще не пошли.
Легов еще с порога понял, что с этой женщиной крики и запугивание никак не пройдут – она сама кого хочешь запугает, да не словом, а делом.
Чтобы сразу расставить все точки над i, он выбросил перед ней удостоверение полковника ФСБ.
– Что вам угодно? – сухо спросила Выпетовская, не поведя и бровью.
– Мадам, – задушевно начал Легов, – меня ваши проделки с картинами в данный момент не интересуют.
– А что же вас в данный момент интересует? – усмехнулась она.
– Меня интересуют те люди, которые продали вам две картины тех самых голландских художников. Мне необходимо с ними побеседовать. И как можно скорее.
– Могу я спросить…
– Не можете! – твердо оборвал ее Легов. – Не будем тратить время. Я – занятой человек.
– Что ж… я знаю только посредника… Попробуйте его найти… – Она протянула Легову квадратик с номером телефона.
– Вот еще незадача! – нахмурился он. – Это усложняет дело… Вот что, позвоните ему сами и узнайте все! С вами, я думаю, он будет более разговорчив.
Выпетовская не шелохнулась, и Легов понял, что она не из тех, кто просто так будет выполнять чужие приказы, даже сейчас, в сложном положении.
– Думаю, что смогу быть вам полезен в дальнейшем, – сказал он, протягивая свою визитку. – Я, видите ли, сейчас не по прежней части, но связи-то остались.
Она подняла брови, прочитав на визитке магическое слово «Эрмитаж», и посмотрела пристально. Затем набрала номер телефона.
– Павел Казимирович! – голос звучал почти весело. – Ну-ка, быстренько дайте мне все координаты ваших ребят – ну, тех самых, шустреньких…
– Как, и вам они тоже понадобились? – Голос у Пшибышевского был какой-то придавленный.
– Я жду! – рявкнула мадам, и Пшибышевский послушно продиктовал контактный телефон, присовокупив, что больше ничего про ребят не знает, и для пущей убедительности поклялся старенькой мамой.
Номер, разумеется, был отключен. Легов подумал немного уже в машине, а потом велел водителю ехать к Эрмитажу. Но не к служебному входу, а к набережной, где дождь уже прошел и на весеннем солнышке расположились художники со своими специфическими творениями.
Город Санкт-Петербург издавна богат художественными ресурсами. Этому способствует месторасположение города – на берегу широкой Невы, с множеством живописных речек и каналов, пересекающих город. Центр города удивительно красив – прямые как стрелы улицы, огромные площади, великолепные дворцы, чугунные резные решетки… Недаром Петербург называют Северной Венецией, а красивее Венеции, как известно, нет города в Европе.
Привлекают художников летние ясные дни, когда солнце пляшет в старинных розоватых стеклах дворцов, и веселые облака отражаются в синей воде Невы, и купола соборов и церквей обжигают глаза золотым блеском.
Или белой прозрачной ночью Нева едва плещет, закованная в серый гранит, «…мосты повисли над водами… и светла адмиралтейская игла…», как гениально выразился классик.
Наполнен город художниками, едва ли не на каждом углу в центре сидят зимой и летом люди с задубевшими, как у рыбаков и матросов, лицами и хватают прохожих за руки, предлагая нарисовать портрет дочки, внучки или любимой собачки.
На небольшом пятачке на Невском, возле лютеранской церкви, расположились те, кто не рисует, а продает. Картины в основном похожие – акварельки с видами города, неизбежные букеты сирени, алые маки, киноактеры, собаки и кошки в разных позах…
