Пашкина ладонь легла Алеше на спину меж лопаток.
— Надо, надо! Лепан, ты должен это увидеть, — жарко дохнуло в затылок.
Алеша дернулся, но друзья крепко вцепились в него и поволокли к дереву. Они действовали как будто в шутку, но в то же время и с каким-то злым остервенением. С любым из них один на один Алеша, наверное, справился бы, но сразу с двумя совладать не мог. Как ни упирался, они подтаскивали его все ближе к дереву, распахнувшему пасть дупла, готовому пожрать приношение, которое вот-вот впихнут ему в глотку маленькие жрецы.
Они боролись молча. Алеша извивался, стараясь вывернуться из рук опасных незнакомцев, которыми вдруг стали друзья. Бывшие друзья, чьи личности словно бы в один момент выветрились из их тел, которыми тут же завладела непонятная враждебная сила, вышедшая из каких-то мрачных глубин.
Мелькнуло воспоминание о прочитанном недавно «Повелителе мух»; из предисловия к роману Алеша узнал, что его первое название было «Незнакомцы, явившиеся изнутри», а «Повелитель мух» — это придумал издатель, озабоченный тем, чтобы броским названием привлечь покупателей.
Незнакомцы, всплывавшие изнутри детей, героев книги, словно безобразные утопленники — со дна глубокого пруда, подменяли этих мальчишек злобными маленькими чудовищами, готовыми убить того, с кем только что водили дружбу. Эти двое — Пашка и Женька — тоже вдруг превратились в таких же незнакомцев, словно бы приобщились к той самой древней и страшной тайне, куда окунулись с головой герои жуткого романа.
С каждым шагом, который приближал Алешу к дуплу, ему становилось труднее дышать. Воздух, казалось, раскалывался на пласты, и те пласты никак не протолкнуть в горло. Дупло смотрело на Алешу, оно уже предвкушало, даже почудился тихий шепот, которым дупло призывало его, втягивало в себя, словно гипнотической командой.
«Гипноз!» — лихорадочная мысль забилась в Алешином сознании, как влипший в паутину мотылек.
Года два назад Алеша задал отцу наивный вопрос: «А ты можешь меня загипнотизировать и под гипнозом приказать мне стать гипнотизером, — чтобы я очнулся потом и уже сам мог бы гипнотизировать людей?» Отец, специалист по директивному гипнозу, рассмеялся тогда на этот детский вопрос, сказал, что нет, так нельзя, но потом задумался: какая-то мысль пришла к нему на ум. И вскоре он попробовал провести с сыном сеанс гипноза для развития у мальчика гипнотических способностей. Однако опыт оказался неудачным: никаких способностей Алеша не приобрел, хотя и почувствовал в себе странное, трудноуловимое изменение, которое постарался подробно описать отцу. Тот заметил на это, что, возможно, в Алешиной нервно-психической области образовалась некая доминанта, но она еще окончательно не сформирована и пребывает в латентном состоянии.
Сейчас, когда друзья тащили его к дуплу, Алеша, разъедаемый щелочью страха, задыхающийся, теряющий силы, беззвучно закричал внутри своего сознания, и в ответ на истошный мысленный вопль что-то грозное, еще более страшное, чем пожиравший его страх, шевельнулось внутри него. Казалось, где-то в глубинах нутра треснула и разорвалась некая ткань, и что-то чудовищное, мерзкое, кишащее наполнило Алешу, хлынуло горлом и выплеснулось наружу — невидимое и тошнотворное.
Из Алешиной груди, разорвав майку, выросла сухая корявая ветвь. Это была галлюцинация, но ее видел не только Алеша — Женька с Пашкой тоже видели. Под ветвью, чуть ниже грудной клетки на Алешином теле распахнулась черная дыра, нижним краем своим уходящая под спортивные трусы, к паху. Края дыры подрагивали, по ним волнами пробегали судороги. Дыра вела в глубокий темный провал; казалось, в Алешино тело вместился огромный объем пространства. Эту галлюцинацию тоже видели все трое. Ветвь, растущая из Алешиной груди, изогнулась, обхватила Женьку за плечи, пригнула к земле и потащила в провал на Алешином теле. Женька, стиснув зубы, молча дергался, пытаясь высвободиться, но уродливая ветвь держала крепко; ее тонкие отростки впились в тело, раздирая кожу до крови. Пашка отскочил в сторону и в ужасе наблюдал весь этот абсурд и кошмар. Алешина воля не позволяла ему броситься наутек, держала его поодаль и заставляла смотреть.
То, что Пашке пришлось увидеть, не поддавалось никакому пониманию.
Он видел, как Алеша пожирал Женьку, с помощью изгибавшейся ветви запихивая его в дыру на своем теле, отверстие которой расширялось и сужалось, втягивая в себя отчаянно упиравшегося мальчишку. Когда Женька полностью исчез в той дыре, ее створки сомкнулись и слиплись друг с другом, даже шва меж ними не осталось. Алеша стоял перед Пашкой, как пьяный, пошатываясь, с ветвью, торчащей из груди. В какой-то момент Пашка моргнул, а когда веки разомкнулись, никакой ветви уже не было — видение исчезло. Вот только майка на Алеше была разорвана сверху донизу и лохмотьями висела, словно жилетка, открывая грудь и живот.
— Иди, достань его, — приказал Алеша, мотнув головой в сторону дупла, и прибавил: — Он там.
Пашка послушно полез на дерево, исчез в дупле и вскоре показался из него вместе с Женькой, обессиленным, плохо соображающим, мокрым, измазанным какой-то мерзкой слизью. Пашка помог ему спуститься и, поддерживая, чтоб не упал, растерянно спросил Алешу:
— Как это? Что…
— Никак! — с ненавистью отрезал Алеша, развернулся и пошел домой.
* * *
Лежа на диване в своей комнате, он пытался осмыслить случившееся. И не мог. Одна деталь не находила объяснения. Ветвь дерева, растущая из груди и черная дыра под ней — все это можно списать на гипнотическое внушение и самовнушение, которое создало массовую, для трех человек, галлюцинацию. Но как объяснить то, что произошло с Женькой, который исчез внутри галлюцинаторной дыры и потом оказался в дупле тополя? И почему Алеша был так уверен, что Женька именно там? Откуда в тот момент взялась такая уверенность, он не понимал. Тогда он просто знал это — и все. Знал, потому что… да потому что иначе и быть не могло!
Алеша чувствовал себя очень неуютно с проснувшимися в нем способностями, которые не поддавались осмыслению. Будь это просто способности к гипнозу, другое дело, но здесь, кроме гипноза, было что-то еще, непонятное, пугающее. Отвратительное чувство подкрадывающейся опасности пробирало Алешу.
Чтобы отвлечься и развеяться, Алеша попробовал читать свою книгу, но не смог — текст рассыпался на мельчайшие фрагменты, страницы книги казались просто свалкой буквенных знаков. Алеша подумал, что сейчас лучше занять себя изображениями, которые разум воспринимает в первый момент целиком, а затем заостряется на отдельных деталях, в отличие от книжного текста, чье восприятие идет в обратном порядке — от частностей к целому.
Он пошел в бабушкину комнату, открыл ящик серванта, где в альбомах и конвертах хранились фотографии, выгреб оттуда все, разложил на столе и начал смотреть.
Это занятие действительно позволило отвлечься. С интересом рассматривал мальчик старые фотографии. Многие из них были знакомы, но некоторые он видел впервые. Особенно много неизвестных снимков хранилось в конвертах. Жаль, бабушки нет, она бы сейчас рассказала ему про каждый. Бабушка отправилась к кому-то с визитом, на третий этаж. Ничего, подумал он, скоро вернется, и можно будет расспросить ее о самых непонятных фотографиях.
В одном из конвертов отыскалось фото, снятое пять лет назад, в девяносто шестом году, когда Алеше было восемь и он окончил второй класс; дата снимка была записана на обороте. В тот год, когда в феврале скончался дедушка Федя, папа с мамой и Алешей приезжали к бабушке, чтобы все устроить с похоронами и поминками. Потом приезжали на сороковины. А летом папа приехал вместе с Алешей и прожил у бабушки две недели. Затем оставил Алешу почти до конца августа, вернулся, провел здесь еще два дня и вместе с Алешей уехал домой. В тот год папа больше всего времени пробыл у бабушки, на следующий год он приехал лишь на полтора дня, на бабушкин день рожденья, а после и вовсе не приезжал ни разу.
