Каррас выхватил у нее шприц:
– Ладно, протрите руку! Протирайте! Вот здесь, – твердо приказал он.
Бес дернулся и, сверкая глазами от ярости, повернулся к нему.
– Кстати, и о тебе, Каррас!
Крис прижала тампон к руке и протерла нужное место.
– А теперь уходите! – решительно приказал Каррас, вонзая иглу в тело. Крис вышла.
– Да, уж мы-то знаем, как ты заботишься о матерях, дорогой Каррас! – закричал бес. Иезуит отступил и некоторое время не мог шевельнуться. Потом вынул иглу и посмотрел на закатившиеся глаза. Из горла Реганы доносилось тихое, медленное пение, похожее на голос мальчика из церковного хора: – Tantum ergo sacramentum veneremur cernui...
Это был католический гимн. Каррас стоял как вкопанный, пока продолжалось жуткое, леденящее кровь пение. Он поднял глаза и увидел Мэррина с полотенцем в руках. Аккуратно и очень осторожно он вытер рвоту с шеи и лица Реганы.
– ...et antiguum documentum...
Пение продолжалось.
Чей же это голос? И эти обрывки: Дэннингс, окно...
Каррас не заметил, как вернулась Шарон и взяла полотенце из рук Мэррина.
– Я закончу, святой отец, – сказала она. – Уже все прошло. Перед компазином я бы хотела переодеть ее и немного привести в порядок. Можно? Вы не могли бы на минуточку выйти? Священники вышли в теплый полутемный зал и устало прислонились к стене.
Каррас все еще прислушивался к страшному приглушенному пению, раздававшемуся из комнаты. Через несколько секунд он обратился к Мэррину.
– Вы говорили... вы говорили мне, что в ней только одна... новая личность.
– Да.
Они разговаривали, опустив головы, будто на исповеди.
– А все остальное – только формы приступов. Да, здесь всего... всего один бес. Я знаю, что вы сомневаетесь. Видите ли, этот бес... В общем, я один раз уже встречался с ним. Он очень могучий, очень.
Они снова помолчали, потом заговорил Каррас:
– Говорят, что бес появляется помимо желания жертвы.
– Да, это так... это так. Он может появиться и там, где нет греха.
– Тогда какова цель одержимости? – спросил Каррас, хмурясь. – Отчего это происходит?
– Кто знает, – ответил Мэррин, задумался на секунду, потом продолжил: – Мне, однако, кажется, что цель беса – не сама жертва, а другие люди, мы... те, кто видит все это, кто живет здесь. И я думаю, я уверен – он хочет, чтобы мы отчаялись, потеряли человеческий облик и сами стали зверьми, подлыми, разложившимися личностями, забывшими о человеческом достоинстве. В этом, видимо, и весь секрет – дьяволу нужно, чтобы мы сами считали себя недостойными. Я думаю, что вера в Бога не зависит от разума, а от нашей любви, от того, считаем ли мы, что Бог любит нас...
Мэррин помолчал, а потом заговорил медленней, как бы вспоминая о чем-то:
– Он знает... бес знает, куда бить. Тогда, давно, я даже отчаялся любить ближнего своего. Некоторые люди... отталкивали меня. Это меня мучило, Дэмьен, и привело к тому, что я разочаровался в себе, после чего мог легко разочароваться и в своем Боге. Моя вера была расшатана.
Каррас с интересом посмотрел на Мэррина.
– И что же произошло потом? – спросил он.
– ...В конце концов я понял: Бог никогда не потребует от меня того, что невозможно с точки зрения психологии, что любовь, которая нужна ему, находится во мне, она в моих силах и совсем непохожа на обычные эмоциональные чувства. Совсем непохожа! Ему нужно было только, чтобы я делал все с любовью, делал даже для тех, кто отталкивает меня, – а ведь это требует от нас большой любви. – Он покачал головой. – Конечно, все ясно и так, сейчас я понимаю, Дэмьен. Но тогда не понимал. Странная слепота. Как много мужей и жен считают, что их любовь прошла, потому что сердца их больше не бьются в восторге при виде возлюбленного! Боже! – Он снова покачал головой. – Вот здесь-то и лежит ответ, Дэмьен... Одержимость. Не в войнах суть, как считают многие, и даже не в таких случаях, как этот... Эта девочка... бедный ребенок. Нет, главное в мелочах, Дэмьен... в бесчувственном, мелочном непонимании. Ну, ладно. Ведь и сатана не нужен, чтобы началась война. Для этого достаточно нас самих... нас самих.
Из спальни все еще доносилось ритмичное пение. Мэррин взглянул на дверь и прислушался:
– А ведь даже от зла может исходить добро. Конечно, в каком-то смысле, который мы не можем ни понять, ни увидеть. – Мэррин помолчал. – Возможно, что зло – это суровое испытание добра, – задумчиво продолжал он. – И, возможно, даже Сатана, сам Сатана, не желая этого, делает что-то такое, что потом служит во благо добру.
– А если бес будет изгнан, – спросил Каррас, – какая гарантия, что он больше не вернется назад?
– Я не знаю, – ответил Мэррин, – не знаю. Но такого не случалось никогда. – Он приложил руку к лицу. – Дэмьен. Какое красивое имя.
Каррас почувствовал смертельную усталость в его голосе. И что-то еще. Какое-то усилие, которым он пытался подавить боль. Неожиданно Мэррин шагнул вперед, извинился и, закрыв лицо руками, поспешил вниз, в ванную. Каррас же почувствовал откровенную зависть к сильной и искренней вере иезуита. Пение прекратилось. Чем же кончится эта ночь? Он глубоко вздохнул и вернулся в спальню. Регана заснула. «Наконец-то! – подумал Каррас. – И наконец-то можно отдохнуть».
Он нагнулся, взял ее худую руку и начал следить за секундной стрелкой часов. – Почему ты так со мной поступил, Димми?
Дэмьен застыл от ужаса.
– Почему?
Каррас не мог сдвинуться с места, у него перехватило дыхание. Существо смотрело на него таким одиноким и обвиняющим взглядом. Глаза его матери. Его матери!
– Ты бросил меня, чтобы стать священником, Димми, ты думал, мне будет легче...
Не смотри!
– А теперь ты меня выгоняешь?
Это не она!
– Зачем ты это делаешь?
В висках застучало, к горлу подкатил комок. Он крепко зажмурился, а голос становился все более умоляющим и страшным. – Ты же у меня хороший мальчик, Димми! Прошу тебя! Мне страшно! Не гони меня отсюда, Димми! Ну, пожалуйста!
Это не моя мать!
– Там, снаружи, нет ничего! Только темнота, Димми! Мне будет так одиноко! – Голос ее дрожал от слез.
– Ты не моя мать, – прошептал Каррас.
– Димми, прошу тебя!
– Ты не моя...
– О, ради Бога, Каррас!
Это уже был Дэннингс.
– Послушай, нехорошо гнать нас отсюда! В самом деле! То есть, что касается меня, я здесь нахожусь по справедливости. Сучка! Она отняла у меня тело, и мне кажется, что я по праву остался здесь, как ты думаешь? О, ради Христа, Каррас, посмотри на меня, а? Посмотри же! Мне не очень-то часто удается поговорить. Ну, оглянись на меня!
Дэмьен завороженно поднял глаза.
– Ну вот, так-то лучше. Послушай, она же меня убила! Не наш хозяин, Каррас, а она! Это точно! – Существо усердно затрясло головой. – Она! Я занимался своими делами возле бара, и мне вдруг послышалось, что кто-то стонет. Наверху. Я должен был посмотреть, что там ее беспокоило. Ну, я пошел к ней наверх, и эта стерва, представь себе, схватила меня за горло! Боже, никогда в своей жизни я не видел такой силы! Она начала орать, что я как-то надул ее мамашу, и что она развелась из-за меня, и еще что-то в том же роде. Я уж точно и не помню. Но уверяю тебя, милый мой, что это она выкинула меня из проклятого окна. – Голос осекся и продолжал уже фальцетом: – Она убила меня! И теперь ты считаешь, что это честно – выгонять меня отсюда? Послушай, Каррас, ну-ка ответь! Ты считаешь, это честно? А?
