Дело торговца редкостями
Пароход «Иоланта»,
29 октября
Сегодня встретил на берегу — во Фриско — странного такого клиента. Собственно, покупателем был я, а он, на самом деле, торговал в лавке — одной из тех каким-то образом прибившихся к самому берегу китайских лавчонок, где торгуют всякими редкостями.
Судя по внешности, он был наполовину китайцем, на четверть негром, оставшуюся же четверть определить было трудно. Однако при всем этом говорил он на вполне пристойном английском.
— Отплываете в Англию, кэп? — спросил он.
— В самый Лондон-таун, парень, — ответил я. — Но тебя взять не смогу. Мы не берем пассажиров. Попробуй пройти подальше. Там впереди стоит пассажирский пакетбот, узнаешь по размалеванной трубе.
— Так мне и не надо на борт, — пояснил он и, сделав ко мне шаг, заговорил потише, коротко поглядев перед этим направо и налево, хотя в лавке и так никого не было.
— Хочу отослать домой ящик, кэп… большой длинный ящик. Как раз в ваш рост, кэп, — проговорил он едва ли не шепотом. — Сколько возьмете с меня за перевозку? Можно будет прислать его вечером, после наступления темноты?
— И кого же ты отправил на тот свет? — сказал я, поднося спичку к сигарете. — Лично я на твоем месте сплавал бы в залив и положил в мешок хороший тяжелый камень. Упокоение мертвых тел не по моей части.
Смугло-желтая физиономия моего собеседника на мгновение посерела, а в глазах его промелькнул неподдельный ужас, сменившийся, однако, некоторым пониманием, и он кисловато улыбнулся.
— Шутите, кэп, — проговорил он. — Моя не убивать никого. В ящике находится мумия, которую мне нужно доставить в Лондон.
Однако, отпуская невинную шутку о покойнике, я видел выражение на его лице, и оно выдавало несомненный испуг. Потом, почему не отправить этот ящик с мумией обыкновенным путем; и почему ему так надо доставить ее на борт уже в темноте? Короче говоря, вопросы у меня уже были. И слишком много!
Подойдя к двери, китаец выглянул наружу, посмотрев в обе стороны улицы, а потом вернулся к внутренней двери, за которой, как можно было предположить, располагалось его жилье. Заглянув и туда, он аккуратно закрыл дверь, а потом обошел все прилавки, нырнув под каждый из них. Выйдя из-за прилавков, он раз или два быстро прошелся вдоль лавки, поглядывая на меня абсолютно искренними глазами. Я видел, что лоб его покрыт потом, а руки, теребившие застежки длинного одеяния, трясутся. Мне стало жаль его.
— Итак, сын мой, — сказал я наконец, — в чем дело? Похоже, что тебе нужно как следует выговориться. Если хочешь, можешь вывалить все на меня; помощи не обещаю, однако язык останется на замке.
— Кэп, сэр, — начал он, и умолк, не имея силы продолжить. Вновь отправившись к двери лавки, он выглянул наружу; потом подошел к внутренней двери и осторожно приоткрыл ее. Заглянув внутрь, он закрыл ее столь же аккуратным движением, повернулся и направился уже прямо ко мне. Понятно было, что он наконец принял решение. Приблизившись ко мне, он прикоснулся к амулету, который я ношу на цепочке. — Вот это, кэп! — сказал он. — И я тоже! — Отогнув лацкан своего пальто, он показал мне точно такой же.
— Его можно купить где угодно — за пару долларов, — проговорил я, посмотрев прямо в его глаза. И выслушивая эти слова, он ответил на сделанный мной знак.
— Брат, — сказал он, отвечая на мой второй знак. — Великоблаг Бог, пославший тебя во время горести моей.
— Брат, — обратился я к нему с той же искренностью, с которой говорил бы с собственным братом, — докажем же милость его.
Оснований для сомнений более не оставалось. Этот незнакомец, помесь китайца с негром и еще невесть с кем, являлся членом того же самого братства, к которому принадлежу и я сам. А название этого братства известно только тем, кто принадлежит к нему.
— А теперь, — сказал я и поощрительно улыбнулся — рассказывай свою историю, и если это не нарушит приличий, можешь положиться на меня.
Тут он просто-напросто сломался и зарыдал, уткнувшись носом в широкий рукав.
— Брат мой, кэп, — проговорил он наконец, — ты берешь этот ящик и я, не сходя с места, плачу тебе тыщу долларов.
— Нет, — ответил я. — Сперва рассказывай. Если это убийство, я не смогу помочь тебе, пока ты не найдешь оправдывающих тебя обстоятельств… ибо, если ты убивал, то более не имеешь права обращаться ко мне как к брату.
— Я не делал убийства, брат мой кэп, — проговорил он. — Я расскажу тебе все. И ты тогда возьмешь этот ящик за тыщу долларов?
— Если ты чист в этом деле, при нужде я отвезу этот ящик в пекло и обратно, и об оплате не будет идти никакой речи. А теперь слушаю.
Он поманил меня к себе, за прилавок. Там стоял длинный, крепко сколоченный ящик, с подвешенной на петлях крышкой. Откинув крючок, он поднял крышку.
— Мумия! — воскликнул я, поскольку именно мумия в длинном раскрашенном футляре и находилась перед моими глазами… кстати, весьма рослая мумия невесть какого пола.
— Мой сын, брат кэп, — проговорил китаец.
— Что?
— Он это, — продолжил китаец.
— Что! Как это? — спросил я, не отрывая глаз от предмета.
Китаец кивнул и встревоженными глазами обвел лавку.
— Он мертв? — спросил я. — И забальзамирован?
— Нет, брат кэп, — сказал лавочник. — Коробка с мумией пустой. А сын мой под ней… прячется. Он спит, потому что я дал ему много опиум. Я переправлю его тебе сегодня ночью. Сперва расскажу, почему… Я принадлежу к числу Безымянных, как мы называем себя. Такое есть братство, и это братство жил уже две тысяча лет. Я вхожу еще в два других братства; в Китае я не последний человек по происхождению и связям. Но история эта связана только с братством Безымянных. Сына моя малость буйная. Она пьет англичанский спирит и приходит домой пьяная, а там трое Безымянных обсуждают со мной тайные вещи; а она пьяная и ничего не замечает. Пришла себе, села и ржет. Номер семь, президент, то есть, приказывает ему выйти, а она делает президент козью морду… президент приходит в великий гнев, но сдерживает его; потому что в братстве я старый, а юнец — мой сын и не знает братства.
Президент снова приказывает моя сына выйти; и сына моя в скверне своего великого пьянства… — Тут собеседник нагнулся и в буквальном смысле этого слова прошептал страшную подробность мне на ухо —…так вот, сына моя, дергает президента за косу, а коса накладной, чего я раньше не знал, и коса остается в руке моя сына, и президент оказывается перед нами как голый.
Президент хочет немедленно убить моя сына, однако я говорю с ним великую речь и убеждаю, и он соглашается, чтобы юнец сперва протрезвел, а потом был предан суду Второй Шестидесятки братства Безымянных, живущего две тысячи лет.
