Он гаденько засмеялся.
Алиса в другой стороне комнаты принялась распевать детским голоском «Выкатывайте бочку».[17] Остальные с криком напустились на нее. Эйприл разглядела в этом бедламе маленькую фигурку Отто Хернделя. Немец широко улыбался, однако в его глазах отражалось смятение. Казалось, он теперь еще хуже стоит на ногах, словно кто-то в конце концов оборвал удерживавшие его веревки.
— На самом деле мне так не кажется, — сказала Эйприл лидеру смутьянов, силясь попасть в рукава пальто.
— Я вас еще увижу? — спросил толстяк.
— Я недолго пробуду в Лондоне. У меня ужасно много дел.
Эйприл сомневалась, что в общем шуме мужчина ее услышал. Она развернулась и стала пробираться к двери.
На улице Эйприл едва не задохнулась от порыва холодного ветра. Рядом с высотными домами было неестественно темно, а движение на главной дороге казалось слишком оживленным и не замирало ни на минуту. Она направилась туда, где горели фонари, — в центр Кэмден-тауна. Ей хотелось оказаться на обычной городской окраине, рядом с нормальными людьми, и она пошла прочь от темных зданий и уродливых кафе, пустых забегаловок и старых пабов.
Собрание нагнало на нее тоску. Она ожидала, что «Друзья Феликса Хессена» будут несколько эксцентричны, судя по их бестолковому сайту, однако этот маскарад, сложная внутренняя политика, раскольники, смехотворные притязания на мистическую связь через сновидение показались ей просто ребячеством. Сплошные выдумки. Просто толпа уродов, связывающих себя с художником, который, как они решили, запечатлевал их собственные дефекты. Они ничего не добавляли к известному о Хессене, называя себя хранителями его наследия.
Эйприл потуже затянула шарф и подняла воротник пальто, но все равно никак не могла отделаться от сюрреалистической атмосферы собрания, которая так и липла к ней. И притягивала кое-кого.
Бродяга с грязным белым одеялом на плечах кинулся к ней через дорогу, едва разминувшись с двумя машинами. От их гудков Эйприл вздрогнула. Она задержала дыхание, а затем ощутила, как кожа леденеет от страха перед приближающимся нищим. Худое пепельное лицо было обезображено багровыми шрамами. Тощая женщина в белой бейсбольной кепке дожидалась его на другой стороне шоссе, воздев алюминиевую банку с пивом.
— Не дадите мелочишки на чашечку чаю? Чтоб согреться.
У нее остались только десятифунтовые банкноты. Эйприл отрицательно покачала головой, не глядя на попрошайку, и ускорила шаг. Он не пошел за ней, но она услышала долгий вздох разочарования и отчаяния, прежде чем он проговорил:
— Твою ж мать!
Эти слова относились не к ней, а к холоду и череде несчастий, составлявших его жизнь. К грязным улицам, уродливым серым ночлежкам, кривым железным перилам, умирающей черной траве, залитой тусклым оранжевым светом уличных фонарей, из-за которых вокруг предметов лежали густые непроницаемые тени.
Людям, живущим здесь, нет нужды гоняться за ужасами во сне. Они живут среди них.
Сет вошел в свою комнату в «Зеленом человечке». В темноте, пронизанной вонью скипидара, он стряхнул с плеч пальто, и оно упало на простыни, расстеленные на полу. От недосыпания у Сета едва не начинались галлюцинации, ему хотелось просто лечь на грязные засаленные простыни прямо в одежде и провалиться в сон. Он себя загнал. Надо бы проспать весь день перед следующей сменой. От напряжения двух последних часов, проведенных в шестнадцатой квартире, Сет сжимал череп руками, чтобы остановить круговорот страдальцев, до сих пор кричащих у него в мозгу. Ему представились залитые кровью хирурги, которые ампутируют после битвы конечности. Сет нашарил выключатель и зажег свет, затем привалился к двери.
Он во все глаза смотрел на стену над батареей и кусок стены над камином. На вчерашнюю работу, на образы, которые он запечатлел, придя из Баррингтон-хаус Сейчас перед ними он не мог двигаться и дышать. Они дожидались, когда он вернется домой.
Сет с самого начала понимал, что подобного рода произведения создают безумные преступники в тюремной больнице, где он сам, вполне вероятно, закончит свои дни. Его творения походили на кошмар, который заставляет с криком вскакивать на постели и оставляет осадок на весь день.
Звериные зубы торчали из раззявленных ртов. Зрачки, багровые от боли и ярости, были устремлены прямо на него, на творца. И что это за существа, которые ходят на задних ногах, но при этом похожи на обезьян с собачьими мордами? Рыло гиены и смех шакала, свиные глазки и конечности с копытами — вот порождение надломленного сознания.
Его гения. Жалкое подражание работам из шестнадцатой квартиры. Разложение личности на фрагменты. Отрицание существования цельного человека в упорядоченном мире. Но все, что ему удалось сделать, — это умертвить и опровергнуть самого себя. В миг холодного убийственного прозрения Сет спросил себя: а вдруг это не промельк сокрытой истины, а всего лишь то, что таится в глубинах поврежденного разума?
Его вдруг охватило горячее желание изуродовать лицо ножом, прежде чем снова взглянуть на стену.
Упав на колени с крепко зажмуренными глазами, стиснутыми зубами и кулаками, Сет забился в истерике, которая жгла ему горло, силясь выплеснуться наружу.
— Господи Иисусе! Господи, Боже мой! Да что же я такое?
Он никогда еще не проливал столько слез. Его душа была больна и таяла, выходя через глаза.
Окалину и ржавчину внутри багрового сознания быстро смыло едкой кислотой горя, и Сет смог рассуждать так, как рассуждал давным-давно, на какой-то миг снова понять себя. Нечто, напоминающее свободную волю, последний сгусток его бывшего «я» как будто отмылся дочиста. Крохотная яркая точка внутри разрослась до размеров тускло поблескивающей макрели.
Но затем Сет повернулся и увидел маленькую девочку с залитым слезами лицом, которая сидела между его подушками и смотрела на дверь. Вечно смотрела на дверь.
Он подошел к окну, и выдох рыданием вырывался у него из груди. Какая-то часть его личности еще пыталась отрицать существование подобных явлений и уверять, будто из-за крайней степени усталости больное подсознание морочит разум. Что ему стоит отдернуть занавески, открыть окно и глотнуть свежего воздуха? А когда он снова повернется, залитая слезами девочка уже не будет смотреть на дверь.
Но стоило Сету раздвинуть шторы, как взгляд сейчас же уперся в замусоренный двор за «Зеленым человечком». На месте чего бы ни был построен примыкавший к пабу дом, там собралась кучка бывших жильцов, выглядывающих из разных отверстий. Казалось, за решетками перил, в небольшом зацементированном рву под окнами первого этажа что-то белесое тянет скрюченные пальцы к холодным металлическим прутьям. Судя по наклону голов и движениям бумажных губ, эти существа увидели внезапно отдернувшуюся наверху занавеску и теперь надеялись на помощь того, кто смотрит вниз, на их страдания.
