— В это время миссис Рот и Шейферов лучше не беспокоить. — Петр так и сиял, разводя руками. — Ага, но я, конечно же, передам им, что вы спрашивали о бабушке Лилиан. Они не любят, когда их будят по утрам. Может, сходим куда-нибудь вместе? Вы мне поведаете что-нибудь интересное о Лилиан, и тогда я смогу им сказать: «Кстати, я знаю одну прекрасную леди, которая приехала в наш чудесный дом, и она родственница Лилиан». Тогда, думаю, они согласятся с вами поговорить.
— Нет.
Эйприл не сдержалась, и ответ прозвучал довольно резко. Но она тут же смягчилась:
— У меня нет времени. Я сильно занята, разбираю вещи в квартире, а по вечерам встречаюсь… С друзьями. Наверное, придется отложить свидание с соседями.
Возможно, Шейферы и миссис Рот разозлятся, когда она им позвонит, они ведь уже отказались однажды встретиться с ней. Так что все это — настоящая авантюра. Но она должна отважиться на нее, если хочет извлечь из записей Лилиан смысл. Вчера вечером в одном из баров Ноттинг-Хилла Майлз сказал ей именно это. Прочитав несколько тетрадей Лилиан, он вдруг принялся горячо убеждать Эйприл, что необходимо выяснить, не видел ли кто-нибудь картин Хессена в Баррингтон-хаус до того, как пропал художник. Для искусствоведа подобная информация, конечно, была на вес золота.
Пока Эйприл шла к двери, ведущей в восточный корпус, Петр неотступно следовал за ней. Вплотную, так что ею дыхание неприятно согревало лицо и шею девушки; поток его убогого английского лился неудержимо, настойчиво, пока она буквально не ввалилась в сумрачный лифт, спасаясь от толстяка.
Портье так и улыбался до ушей, пока закрывались прозрачные дверцы. Он подносил несуществующую телефонную трубку к уху, одновременно демонстрируя все свои мелкие острые зубы.
Эйприл стояла вполоборота, делая вид, будто не понимает жестов, но затем уловила краем глаза нечто совсем иное. Она взглянула в зеркало на задней стенке кабины: что-то быстро промелькнуло у нее за плечом — высокое, тонкое, белое — и сейчас же исчезло на периферии зрения.
Ахнув, Эйприл развернулась, но увидела только блестящую и совершенно пустую кабину. Никого, кроме нее.
— Боже, — выдохнула она.
Эйприл взглянула на светящиеся цифры, потому что лифт будто специально тащился медленно-медленно. Шестой, седьмой… Ну же! Восьмой… Девятый. И почему двери до сих пор сомкнуты? Казалось, раньше они открывались гораздо быстрее!
Лифт наконец шумно распахнулся, и Эйприл вылетела из кабины, оглядываясь через плечо на собственное отражение с испуганным побелевшим лицом. Такой она видела себя только в зеркалах Баррингтон-хаус.
— Кто это? Что вам нужно?
Вопрос прозвучал так резко, как будто на кафельный пол уронили фарфоровый сервиз.
Эйприл откашлялась, однако тоненький голосок, вырвавшийся из горла, был вовсе не похож на ее собственный.
— Я… Меня зовут…
— Говорите громче! Я вас не слышу.
От раздражения голос миссис Рот сделался еще более пронзительным. Старческий, трескучий, он был лишен какой-либо теплоты. Эйприл сразу же захотелось повесить трубку.
— Миссис Рот. — Она заговорила громче, однако голос все равно дрожал. — Прошу прощения, что беспокою вас, однако…
— Так и незачем беспокоить! Кто вы такая?
На заднем плане звучала мелодия из телешоу.
— Я Эйприл Бекфорд, и я…
— Что вы говорите? — закричала старуха и прибавила, по-видимому обращаясь к кому-то, кто был в комнате рядом с ней: — Я не знаю, кто это. Нет! Не трогай. Брось! Брось сейчас же!
— Может быть, вы сделаете телевизор потише? — намекнула Эйприл.
— Не говорите глупостей! Я смотрю передачу. С телевизором все в порядке. Стивен мне настроил. Мне не нужно ничего из ваших товаров.
И трубка грохнулась на рычаг с таким звуком, будто камень пробил лобовое стекло.
Эйприл поморщилась и несколько секунд слушала гудки отбоя, настолько ошеломленная, что была не в силах сдвинуться с места.
Через три часа, усевшись на кровать Лилиан, она позвонила снова. На этот раз на заднем плане не грохотал телевизор. Зато голос старухи звучал так, словно она только что проснулась:
— Да?
— О, надеюсь, я вас не разбудила?
— Разбудили. — Слово развернулось змеей, темное и злобное, и Эйприл представилось, как сощурились маленькие жестокие глазки собеседницы. — Я не сплю по ночам. Я нездорова. Разве я могу выспаться?
— Мне грустно это слышать, миссис Рот. Надеюсь, вы скоро поправитесь.
— Чего вам нужно? — Старуха не столько проговорила, сколько пролаяла вопрос.
— Я… — В голове не было ни единой мысли. — Скажем так, я звоню, чтобы…
— Что вы мямлите? В ваших словах нет ни капли смысла.
«Заткни пасть, злобная скотина, и смысл появится».
— Меня очень интересует Баррингтон-хаус, миссис Рот. История дома. Дело в том…
— Какое отношение это имеет ко мне? Я не хочу у вас ничего покупать.
Эйприл представила, как трубка снова грохается на рычаг, и собралась с силами.
— Я ничего не продаю. Я внучка Лилиан Арчер, миссис Рот. Я всего лишь хочу расспросить о ней. И знаю, что вы живете в доме давно. Мне очень хотелось бы с вами поговорить, потому что вы можете рассказать много интересного. В особенности о художнике…
— Художнике? Каком еще художнике?
— Ну… Человеке по имени Феликс Хессен. Он жил…
— Я знаю, где он жил. Чего вы добиваетесь? Хотите меня запугать? Я очень больна, я стара. Какая жестокость — звонить мне и напоминать о нем! Как вы смеете?!
— Прошу прощения. Я вовсе не хотела вас расстроить, мэм. Просто я приехала из Америки, чтобы разобрать вещи бабушки, и…
— Мне плевать на Америку!
Эйприл закрыла глаза и помотала головой. Да что с ними такое? За исключением Майлза все, хоть сколько-нибудь связанные с Хессеном, были дергаными, больными и старыми. Это уже начинало надоедать. С ними невозможно общаться, они просто не хотят понять. Они все видят в других лишь аудиторию для собственных глупостей. Эйприл сделала глубокий вдох.
— Америка тут ни при чем! Просто послушайте меня. На самом деле все очень просто. Я ничего не продаю и не пытаюсь вас запугать.
Раздражение добавило силы ее словам.
— Не надо кричать, дорогая. Это не слишком вежливо.
Эйприл закусила нижнюю губу.
— Я хочу поговорить с кем-нибудь, кто знал мою двоюродную бабушку, о Феликсе Хессене. Она много писала о нем. Больше мне ничего не надо, только поговорить.
А затем произошло нечто экстраординарное, и Эйприл стало стыдно за то, что она накричала на эту больную, старую женщину, вырвав ее из сна. Голос миссис Рот задрожал от волнения, после чего она зарыдала.
