– Бррр! – Айгуль вздрогнула. – Слушай, правда, хватит о нем! Какой-то он… чудной, действительно.
– Псих, – сказал я, обнимая Айгуль. – Ну его!
И больше мы про Кирилла Емшанова не вспоминали.
До самого того дня, когда он погиб.
* * *
А планшет его мне достался. Сам не знаю, как получилось.
Кирилл сидел рядом со мной на подоконнике – там у нас все сидят, сдувают друг у друга конспекты, курят в форточку или просто ждут в перерыве между лекциями. Я тоже сидел, пялился на дверь кабинета напротив и думал… не помню, о чем думал.
Вдруг кто-то толкнул меня под локоть – оказалось, он, Кирилл. Ни с того ни с сего. Глянул мутным глазом навыкате и – будто вспомнил что-то дико важное – сорвался с места, понесся по коридору. А планшет остался лежать на подоконнике, совсем близко к моей руке.
Я взял его. Корпус холодный, гладкий… Черный лакированный уголок поблескивал из-под моих пальцев, будто подмигивал.
Я глянул вслед Кириллу: он как раз заскочил в химлабораторию. Тогда я сунул его планшет в рюкзак и встал. Не успел и шага сделать – что-то грохнуло. Здание содрогнулось. Навесной потолок над моей головой треснул, и скрытые в нем технологические кишки – кабели, провода, шнуры – спутанным комом выпали наружу. Я отскочил.
Вокруг поднялась паника. Где-то заискрило, коридор заволокло едким дымом. Со всех сторон на меня набегали вопящие, перепуганные люди. А я стоял столбом, разыскивая взглядом Кирилла Емшанова. Дым валил из лаборатории, и языки уже начавшегося пожара выскакивали из проема мимо сорванных с петель дверей, облизывая белые панели на стенах.
Я рванул поперек потока бегущих, прикрыв рот и нос рукавом куртки, и глянул внутрь разнесенной взрывом комнаты. Мне показалось, я заглянул в ад.
Смрад горелого пластика, пятна крови на полу, на обломках мебели и повсюду – стекло, стеклянная крошка. Пробирки, мензурки, колбы, змеевики. И окно. Оно лопнуло при взрыве, и все, от окна до двери, усеяло сверкающей пылью. Еще часть стеклянной пыльцы, как мне показалось, повисла в воздухе – и внутри, и снаружи.
Если кто-то и был в лаборатории в момент взрыва, искать его бессмысленно. Тут теперь все мертвое.
* * *
Пожарные прибыли, когда лаборатория уже выгорела дотла. Счастье, что пламя не сумело преодолеть межэтажную изоляцию – об этом рассказывал толпе сотрудников встрепанный и дрожащий ректор.
Власти учинили расследование, но оно не внесло ясности в вопрос о причинах взрыва. Некоторые твердили, что всему виной статическое электричество, кто-то глухо упоминал человеческий фактор…
Найденные внутри отдельные частицы и фрагменты тела сложили в пластиковые пакеты и – подальше от посторонних глаз – отправили на генетическую экспертизу.
И тут выяснилось странное: оказалось, что о Кирилле Емшанове, которого все мы знали в группе только по имени, никаких официальных сведений в деканате нет: он числился в списках как вольнослушатель. Ни копии паспорта, ни школьного аттестата. Никто не знал, откуда он приехал и где жил до учебы! Ни земляка, ни однокашника среди учащихся в университете у него не нашлось, настолько он был нелюдим и скрытен.
Историю со взрывом и гибелью студента, конечно, постарались замять. Административный скандал удушили в зародыше – с этим ЧП и без того хватало бед городу и университету.
Единственный, кто самым материальным и непосредственным образом оказался связан с погибшим, это я. Наследник таинственного мертвеца. И никто на этом свете не может меня разоблачить. Эта мысль почему-то несказанно радовала.
* * *
Над юртой вознесли шест с белым лоскутом. Он трепетал в небе, развеваемый ветром, а внутри черного дома, за войлочными круглыми стенами выли женщины. Отец с мрачным и сердитым лицом положил тяжелую руку мне на плечо и, откинув полог, втолкнул внутрь.
– Как мужчина, и ты обязан оказать честь покойному. Идем, сын.
Внутри было темно, душно, но пахло приятно – свежей травой. Отец потянул меня за собой, на мужскую половину. Большой коричневой рукой откинул циновку, и я вздрогнул: мне ведь сказали, что дед умер.
А я увидел его сидящим на корточках посреди юрты. Перед ним лежало его ружье, его кнут, тяжелые кожаные перчатки для ястребиной охоты. Склонившись, дед горестно перебирал любимые вещи.
Отец потянулся вперед – я думал, он хочет что-то взять. Но он только поправил завернувшийся уголок дедова халата. Я проследил за его рукой и понял, что никакого деда в юрте нет.
– Это тул, – сказал отец, стараясь подбодрить меня. – Заместитель.
Дедов халат надели на свернутое кулем одеяло.
Чучело деда торжественно сидело перед нами в халате и шапке внутри чисто выметенной траурной юрты. Требовалось склонить перед ним голову и читать молитвы.
Я читал и думал: а где же теперь дед?
* * *
Укладываясь вечером спать, я устроил Кириллов планшет рядом с собой на тумбочке: свернул подставку рулетом и прислонил к стене. Посмотрел фотографии; там у Кирилла много было фотографий красивых лошадей– породистых, тонконогих, мятежных, с горячими глазами… Завел будильник с помощью программы и лег спать, погасив экран.
Среди ночи меня разбудило бормотание.
Экран планшета светился, и на заставке его была степь.
Не знаю, как планшет мог включиться сам собой, – может быть, я что-то не так сделал или не увидел чего-то в настройках?
Место на фото мне показалось знакомым.
Близкое небо с разбегающимися облаками, седой июльский ковыль и вдали, на холме – три серые каменные стелы с узорами. Словно мечи, вонзенные в толстые бока великана. Скорее всего, могилы.
Ничего не понимая, я смотрел на фотку, и на меня вдруг поплыли горячие запахи высохшей травы и земли.
Лето выцвело, жар сходит на нет. Ночи делаются все холоднее. И все ярче разгорается холодная алмазная пыль Млечного Пути. Где-то в степи ржут лошади, а у костра тихо, даже цикады молчат. И я слышу – ковыль шепчет мое имя.
– Андре-е-е-е-ей… Андре-е-е-е-е-й! Отзовись…
* * *
До звонка – двенадцать минут, а я все еще не знаю решения. Если не напишу этот чертов тест, куратор не допустит до сессии. Сердце у него каменное, никакие уговоры не действуют.
Ну почему эти формулы вылетают из головы, едва только закрою учебник? Ведь готовился вчера!
Вот что делать?
Сжав руками виски, в отчаянии наваливаюсь на парту, высматриваю поверх согнутых горбом спин и склоненных голов однокурсников – попросить кого-то из них, вдруг помогут?
Айгуль через ряд от меня уже шепчется со своей подругой Светкой. Обе улыбаются. Лицо у Айгуль спокойное, довольное. Она умница, наверняка все решила. А я… Если не сдам – прощай, универ. Прощай, Айгуль. Позор какой перед девчонкой.
