Анубис снова тряхнул головой, пытаясь отогнать навязчивый голос или мертвецов. Гадес перевёл взгляд на Деметру. Она стояла бледная, нахмурившаяся, но кивнула.
Они встали по обе стороны от кровати Персефоны, и Деметра первая мазнула по комнате своей силой тугих спелых колосьев, запахом перегнивших яблок и тёплым ветерком.
Вернись.
Гадес присоединился к ней, позволил мертвецам виться вокруг него плащом, тёмным тугим коконом, через который к Персефоне тянулся и Подземный мир.
Вернись.
Гадес не двигался с места, но касался кожи Персефоны невидимыми крыльями ночных мотыльков. Каплями воды, что видны на паутине в лунном свете. Каждым мгновением, которое их связывало, – он хранил в памяти их все.
Вернись!
Он ощутил короткую резкую боль в сердце, после которой его собственное несколько мгновений билось в унисон с вновь возродившимся сердцем Персефоны.
Она распахнула глаза и сделала первый вдох.
Она всегда была его храмом.
Единственной богиней, священным пристанищем. Персефона возвращалась к Аиду, прятала у него на груди голову, зная, что он защитит от любой опасности, реальной или мнимой. Но и он прикрывал глаза, вдыхая запах её волос. Он знал, что она – его дом, его святыня, его спасение во тьме.
Деметра ушла. После первого шока и объятий отправилась к Зевсу лично рассказать, что произошло. Гадес сильно сомневался, что Зевса заинтересует, особенно сейчас, но он обрадовался, что Деметра не осталась.
Он и Персефона наконец-то смогли уединиться. Мягко, осторожно покрыть тела друг друга поцелуями, слиться, когда единственная остающаяся преграда – собственная кожа.
Они ласкали друг друга с нежностью первого раза и ненасытностью давних любовников, которым постоянно мало. Они наслаждались друг другом и мыслью, что теперь так будет вечно.
А после долго разговаривали. Казалось, они расстались всего пару дней назад, но никак не могли наговориться.
– Возвращаться всегда так?
– А?
Гадес бездумно водил пальцами по бедру Персефоны и благополучно прослушал вопрос. Она легонько стукнула его по руке:
– Возвращаться! Это походило на сон без сновидений. Я помню чудовище… а потом проснулась в комнате. Мне казалось, вы меня разбудили, ты и мать. Так всегда?
– Да. Надеюсь, в следующий раз вернёшься быстрее и сама.
– Я вернулась, а ты ещё и недоволен?
– Доволен, – улыбнулся Гадес. – Очень доволен. Рад, что обряд удался. И мы всё-таки преодолели перерождения.
Гадес смотрел на Персефону в полумраке комнаты и не мог поверить, что теперь это навсегда.
Или так долго, пока они живут.
– Значит, мой отец в этом мире, – сказала Персефона. – Не в царстве мёртвых.
– Гор сказал, он исчез после твоего возвращения. Возможно, где-то неподалёку.
– Или обрёл наконец-то покой. Надеюсь на это.
– Ты теперь богиня, без цикла перерождений. Твой отец может быть спокоен.
Гадес не заметил чужого присутствия, но почувствовал. Он приподнялся на постели и потрепал между ушей Цербера: тот скромно положил голову на кровать.
– Долго же тебя носило, приятель!
Цербер заворчал, а Персефона куда более бурно выражала чувства. Она рассмеялась и, спрыгнув с кровати, обняла пса. Тот радостно ткнулся в неё мордой.
Гадес неплохо чувствовал Цербера и сейчас ощутил что-то вроде его негодования: псу хотелось быть рядом с Персефоной, защищать её, а не искать вместе с питомцами Сета следы Тиамат.
– Она здесь, – сказал Гадес.
Персефона, не отрываясь от Цербера, подняла голову и нахмурилась:
– Кто?
– Тиамат. Цербер и псы её привели. Она явилась.
Он понятия не имел, почему его никто не позвал. И сколько прошло времени? Застёгивая рубашку, Гадес мельком глянул в окно: он и не заметил, как успело стемнеть.
В гостиной собрались все. Сет сидел на диване в окружении собак, Анубис устроился напротив вместе с сонным и отчаянно старающимся не зевать Амоном. Гор стоял за ними.
Луиза, ещё со шрамами на лице, пристроилась рядом с Нефтидой. Гадес и Персефона осторожно уселись в большое кресло, тесно соприкасаясь и во все глаза смотря на гостью.
Тиамат оказалась… обычной.
Она сидела в строгом платье тёмно-синего цвета, которое струилось до пят. Ткань перетекала при каждом движении, хотя никакой магии для этого не использовала. Из широких рукавов виднелись тонкие запястья и изящные ладони с красными ногтями. Тёмные волосы собраны в замысловатый пучок, оставляющий несколько прядей.
От неё веяло даже не силой, а чем-то древним. Чем-то старым и забытым, но неуловимо напоминающим об опасности.
Словно достаёшь одежду из шкафа, а на ней застарелое пятно крови.
– Её привели псы, – пояснил Сет Гадесу.
– Я пришла, потому что ваши псы нашли меня. И мне стало любопытно.
Её сила не ощущалась чем-то особенным, бескрайним морем где-то на границе сознания, тёмным и неподвижным, как мрак в глазах Тиамат, где, казалось, не было радужки.
И её лицо. Оно казалось даже не равнодушным, а… никаким. Тиамат не испытывала эмоций или давно забыла, как они должны выражаться.
Древнее существо, но, в отличие от Кроноса, она являлась частью мира. Не время, которое тянет за собой, а безбрежный океан.
Равнодушия.
– Я знаю, чего вы хотите. Кроноса не убить. Не хватит даже твоих сил, мальчик. Даже если отдашь всего себя дотла.
Она кивнула Анубису, и у того вытянулось лицо, она прочитала его мысли или внезапно начала говорить именно о том, о чём хотели спросить. Голос Тиамат звучал ровно, так ровно, будто ничто в этом мире её не интересовало.
– Зачем ты Кроносу? – спросил Сет.
– Понятия не имею.
Она врала, совершенно точно врала. Гадес чуял это не в интонациях или повороте головы… но чуял. Он перехватил быстрый взгляд Сета: тот тоже не верил.
– И как нам победить его? – спросил Гадес.
Ровный взгляд Тиамат будто пригвоздил к месту:
– Никак. Вам не уничтожить само время. Он сильнее всех.
– Но не сильнее тебя?
– Мы с Кроносом одинаковы. Божества предыдущего порядка. У меня достаточно сил его убить, но я не буду этого делать.
Никакого хвастовства, спокойная констатация факта. И снова быстрый взгляд Сета: возможно, поэтому Кронос хотел отыскать Тиамат. Он боялся, что она-то может на него воздействовать.
Она – то оружие, которое может уничтожить время.
– Он разрушает мир, – осторожно сказал Гадес. – Помоги прекратить.
– Возможно, этот мир должен быть уничтожен. Я хочу посмотреть на естественный ход вещей.
– Ерунда! – зарычал Сет. – Смерть половины богов и медленное разрушение мира не станет естественным!
– Почему нет? – спокойно спросила Тиамат. – Если время мира пришло, я бы хотела посмотреть. Не стану вмешиваться.
Её позвали в первый ряд увлекательного действа, подумал Гадес. Она будет так же спокойно сидеть и наблюдать, как мир рухнет. Если Кронос опасался, что Тиамат может стать оружием, то зря. Она ничего делать не хочет.
– Ты не права, – заявил Амон. Сейчас он сидел нахмурившись, и Гадес внезапно понял, что от него идёт похожее на Тиамат ощущение силы, но ярким нежным солнцем. – Не права. Кронос уничтожает мир. Тот самый мир, который и твой дом.
– Я готова. Пусть Подземный мир разрушается или пара богов погибнут. Это ничто в масштабах Вселенной.
Тиамат посмотрела на Гадеса, и у него по спине пробежал холодок от её осведомлённости. Ровное знание океана, которому плевать. Она перевела взгляд на Гора:
– Они ведь ещё не знают, соколёнок? Некоторые боги умирают. Те, кто уже подвергся так или иначе разрушению. Подземный мир протянет гораздо дольше, чем ты.
Гор вздрогнул, оба его разноцветных глаза расширились. Сидевший ниже Анубис побледнел, вскинул голову. Его голос прозвучал тихо, сдавленно:
– Почему ты не сказал?
– Как и вы все. – Ровный голос Тиамат будто разрезал пространство острым клинком. – Каждый из вас слишком горд, чтобы признать свою слабость. Чтобы помочь другому. Поэтому ваше время прошло.
