Гертджи попыталась перекреститься, но раздумала, плюнула в темный угол и поднялась по скрипучей лестнице в мансарду.
Новый ученик старательно копировал портрет мрачного бородатого старика.
Сам минхейр Рембрандт все трудился над большой картиной для господ стрелков. Пора бы уж ему закончить ее да взяться, наконец, за какой-нибудь другой заказ! Деньги, полученные за эту картину, давно уже кончились.
– Вам что-нибудь нужно? – вежливо обратилась Гертджи к хозяину, при ученике держась почтительно. – Я могу принести вам вина или хоть воды…
– Мне нужно, чтобы мне не мешали! – огрызнулся хозяин. – Разве ты не видишь, что я работаю?
Гертджи фыркнула, но смолчала: не след при учениках показывать свой нрав…
Она пригляделась к неоконченной картине.
В ней появилось кое-что новое.
В самой середине, у ног красавца знаменосца, минхейр Рембрандт нарисовал маленькую девчонку в золотистом платье.
Маленькую, но со взрослым, хитрющим лицом.
Кто это? Маркитантка, или колдунья, или случайная прохожая?
Растрепанные волосы, как у той покойницы… да и сама похожа на мертвую мефрау Саскию! Как же это Гертджи сразу не поняла? Вылитая Саския! И глядит с такой усмешкой, как будто знает, что ждет в недалеком будущем вдову трубача Гертджи Диркс…Дверной молоток ударил несколько раз подряд, и Гертджи бросилась открывать.
Обычно это было делом новой служанки, Хендрикье, но сегодня был особенный день, в доме мейстера Рембрандта ждали важных гостей, и Гертджи отослала девчонку на кухню, а сама принарядилась и вертелась в прихожей.
Она отворила дверь и учтиво приветствовала гостей.
На пороге стоял сам господин капитан Баннинг Кок, переговариваясь с давним своим приятелем, почтенным господином Клаесом ван Круисбергеном. Немного позади держались их разряженные жены.
– Ну, как твой хозяин – закончил свою работу? – добродушно проговорил господин капитан, потрепав присевшую в полупоклоне Гертджи по щеке.
– Вы сами увидите, минхейр Баннинг Кок! – политично ответила Гертджи, скромно опустив белесые ресницы.
– Следует обращаться к минхейру капитану «господин де Пумерланд»! – недовольно проговорила супруга капитана, дочка амстердамского бургомистра Оверландера. – Его высочество принц пожаловал господину капитану дворянство!
– Слушаюсь, мефрау! – Гертджи склонилась еще ниже. – Прошу извинить меня, мефрау! Покорно прошу извинить меня, минхейр де Пумерланд!
– Ничего, красавица! – Капитан игриво подмигнул Гертджи и, ущипнув ее за подбородок, проследовал в сторону мастерской.
А следом уже подходили новые гости – почтенные господа Барент Хармансен и Паулюс Шоонховен с женами, богатый холостяк Яан Клаесен Лейдеркерс, господин сержант гвардии Рейнер Энжелен со своей сухопарой супругой, известной на весь город сплетницей, и его коллега Ромбут Кемп…
Как всегда, последними появились молодые господа – красавец лейтенант Виллем ван Рейтенбюрх, ближайший помощник капитана, и рослый, представительный Ян Корнелиссон Вишер, знаменосец отряда муниципальной гвардии.
Господа гвардейцы столпились перед входом в мастерскую, ожидая приглашения и негромко переговариваясь.Здесь собрались самые знатные и уважаемые граждане славного города Амстердама, те, на ком лежала высокая обязанность состоять в почетном карауле во время посещения Амстердама высокородными особами королевской крови.
Именно стрелковая корпорация капитана Баннинга Кока пять лет назад, во время пребывания в Амстердаме королевы-матери Марии Медичи, была мобилизована для ее торжественной встречи.
В прочее время господа стрелки не слишком утруждали себя заботами об общественной безопасности, от случая к случаю собираясь для упражнений в стрелковом искусстве. Раз в год проводились соревнования по стрельбе, за которыми, разумеется, следовал непременный торжественный банкет, сопровождаемый игрой муниципального духового оркестра.
– Ну, что там минхейр ван Рейн? – проговорил наконец господин капитан, в нетерпении потирая руки. – Он заставляет нас ждать! Это неучтиво с его стороны!
И в эту самую минуту двери мастерской широко распахнулись.
Мейстер Рембрандт стоял напротив входа в домашнем кафтане, вытирая испачканные краской руки, как будто только что закончил работу над картиной.
– Прошу, – сухо проговорил он и отступил в сторону, жестом приглашая гостей в просторную мастерскую и как бы снимая с себя ответственность за дальнейшее.
Господа гвардейцы затихли и чинно прошли в ярко освещенную комнату. Огромная картина стояла чуть в стороне, возле стены, и они не сразу разглядели ее. Но как только разглядели – поднялся настоящий гвалт, как на рыбном рынке, когда там ловят воришку.
– Что это? – воскликнул господин Шоонховен, покраснев, как вареный рак. – Может быть, это бродячий театр? Или передвижной цирк? Разве так положено изображать самых знатных, самых почтенных граждан города Амстердама? Никакого достоинства! Никакого уважения к нашему высокому положению! К нашему весу в городском обществе! Это самая оскорбительная, самая безнравственная картина, какую мне когда-либо случалось видеть!
– Нисколько не похоже на прежние групповые портреты нашей корпорации! – поддержал его моложавый Барент Хармансен. – Тот портрет, который выполнил для наших дедов мейстер Дирк Якобс, был куда как солиднее…
– Надеюсь, ты не оставишь этого без последствий, Рейнер! – визгливо выкрикнула сварливая жена сержанта Энжелена. – Какого-то наемного барабанщика видно едва ли не лучше, чем тебя! А ты ведь не рядовой член корпорации…
– Тем не менее вашего супруга хотя бы можно разглядеть, – обиженно проговорил Ян Клаесен Лейдеркерс. – Меня же вовсе не видно! А я, между прочим, заплатил художнику точно такую же сумму! Сто полновесных гульденов! Чем мои сто гульденов хуже, чем сто гульденов вашего уважаемого супруга?
– Вот именно! – загалдели прочие господа стрелки. – Мы все платили равную сумму и имеем равные права! Художник должен был изобразить нас с одинаковым вниманием и уважением!
– Как покойный мейстер Дирк Якобс! – продолжал гнуть свое Барент Хармансен. – Который, между прочим, взял за свою работу куда меньшие деньги…
