Как истинный верующий, держащий в руках молитвенник или молитвенное колесо, Замятин бормотал слова своей собственной молитвы, обращаясь к Истории. Кристофер вспомнил слова Уинтерпоула: «Большевики говорят об исторической неизбежности точно так же, как иезуиты — о беспрекословном повиновении. У Истории нет чувств: ни жалости, ни любви, ни ненависти, ни радости, ни горя. Она идет по заранее определенному пути. И сохрани Бог тех, кто оказывается на ее пути».
Кристофер чувствовал, что оказался в духовной и эмоциональной ловушке. Он проделал огромный путь, чтобы спасти сына, но теперь для завершения задачи ему требовалось еще и предать невинных мужчин и женщин. Замятин не станет довольствоваться несколькими крупинками незначимой информации. Он найдет способ проверить слова Кристофера, и у него будут вопросы, на которые он захочет получить разумные ответы. И даже если Кристофер всех предаст, где гарантия, что русский сдержит свое слово? Люди для него были пешками, и Кристофер ни на минуту не сомневался в том, что Замятин не станет терять время на то, чтобы обеспечить безопасность ему или его сыну.
— Мне нужно время для размышления, — сказал он.
Нож уже был в его руке. Он держал его кончиками пальцев, готовясь прыгнуть на русского.
Замятин сжал губы. Свечи догорали. За окнами царила ночь.
— Я не могу предоставить вам время, — ответил он. — Его у меня просто нет. Вам придется принять решение сегодня вечером. Завтра я уезжаю в Монголию. Тибетский мальчик скоро станет богом. Ваш сын отправится со мной, хотя от вас зависит, вынесет ли он тяготы пути. Надеюсь, вы понимаете меня, майор Уайлэм?
— Я понимаю. — Кристофер встал.
— Я распоряжусь, чтобы вас отвели в вашу комнату. Если вам что-нибудь понадобится, управляющий проследит за тем, чтобы вам это доставили.
— Скажите мне, — попросил Кристофер, — зачем вы убили так много людей? У вас было соглашение с моим отцом. Вы получили то, что хотели. Разве необходимо было учинять резню?
Замятин встал и шагнул к Кристоферу.
— Ваш отец нарушил наш договор, — объяснил он. — Он сказал, чтобы я уходил, приказал своим монахам вышвырнуть меня. Я боялся чего-то подобного с того самого момента, как я узнал, что Царонг Ринчопе привел вас сюда. Ваш отец позволил эмоциям вмешаться в дело. Полжизни он подавлял в себе страсти, а затем допустил оплошность. Он был таким же ребенком, как мы все. У меня нет времени спорить. Не повторяйте его ошибок.
Кристофер решил, что не повторит. Он крепко сжал нож, замахнулся и кинулся на Замятина. Нож скользнул рядом с рукой Замятина, разрезав рукав, и Замятин рванулся в сторону, разрывая ткань. Кристофер упал на подушки, сумев удержать нож в руке.
Замятин неуклюже упал набок. Подушки мешали ему, затрудняли его движения; он попытался отползти от Кристофера. Кристофер предпринял вторую попытку.
Замятин перехватил левой рукой кисть Кристофера и, тяжело дыша, пытался отвести острие от своей груди. Нож был в двух-трех сантиметрах от него. Кристофер навалился на Замятина всем телом, пытаясь довести дело до конца. Его душила ярость — она придала ему силы, но лишила возможности трезво оценивать ситуацию. Он выругался, когда Замятин ударил его коленом в живот, отбросив назад, к стоявшим на полу свечам. Свечи опрокинулись на подушки. Тонкая ткань сразу вспыхнула, огонь перекинулся на соседнюю подушку.
Кристофер зарычал от ярости, когда русский оказался на нем. Нож все еще был у него, но Замятин прижал его руку с ножом к полу, поставив на нее колено. Несмотря на внешность, он оказался опытным бойцом. Кристофер левой рукой ухватил русского за горло, пытаясь сбросить его с себя, оттолкнуть назад. Но руки Замятина были свободны, и он ударил Кристофера по шее — тот затих и выронил нож из ослабивших хватку пальцев.
Замятин схватил нож и медленно начал опускать его, пока не коснулся шеи Кристофера. Из-под лезвия показалась кровь. Сзади огонь лизал подушки, едкий дым щипал глаза.
Русский собирался убить его — Кристофер прочитал это в его глазах. Он тяжело дышал, боль вызвала еще один приступ дикой ярости. Кристофер внезапно понял, что Замятин ненавидит его. Он вспомнил его взгляд, когда Кристофер вошел в комнату, вспомнил проскользнувшую в его глазах враждебность. И теперь он понял причину этой ненависти. Русский, от которого отказался его собственный отец, ненавидел его за ту любовь, которую он испытывал к Уильяму. Дело вовсе не в Истории, подумал Кристофер, просто этот ублюдок пытается таким образом отомстить своему отцу.
Внезапно кто-то вбежал в комнату. Наверное, заметили огонь. Один из монахов оказался сообразительнее других и сорвал толстую портьеру, которую тут же бросил на огонь. Остальные стали затаптывать разрозненные языки огня и разбрасывать уцелевшие подушки, чтобы огонь не перекинулся и на них. Прошло меньше минуты, а монахи уже успели остановить пламя.
Огонь погас, и в зале, освещенном лишь немногими уцелевшими свечами, стало темно. Замятин продолжал прижимать нож к горлу Кристофера, стоя над ним на коленях. На пол стекала тонкая струйка крови.
Монахи замерли и плотно обступили Замятина и Кристофера. Кристофер ощутил, что внутри Замятина идет борьба. Он хотел убить Кристофера, но понимал, насколько ценную информацию может получить от него. Постепенно дыхание его становилось более спокойным, пальцы, крепко сжавшие рукоятку ножа, постепенно разжимались. Внезапно он отвел нож в сторону и встал.
— Встаньте! — рявкнул он.
Кристофер поднялся на ноги, морщась от боли.
— У вас осталось несколько часов, Уайлэм. Решение принимать вам. Но будьте уверены, что, если вы откажетесь сотрудничать с нами, вашему сыну придется плохо. Мне нужны имена, адреса, коды, методика действий. Мне нужны все детальные данные, которые ваши люди собрали по индийским коммунистам. Я хотел бы знать, что замышляет в Тибете ваш агент Белл. О том, что еще меня интересует, вы уже догадываетесь. Можете рассказать мне все или только чуть-чуть: отношение к вашему сыну будет соответственным. Любая маленькая шутка, один обман, и я перережу маленькому ублюдку горло вашим собственным ножом.
Он повернулся и отрывисто бросил одному из монахов:
— Отведите его в его комнату. Закройте двери и выставьте охрану. Если есть потайная дверь, найдите ее и заблокируйте. Если он исчезнет, отвечать придется вам — и, Бог свидетель, вы за это заплатите. Завтра утром сразу ведите его сюда.
Эхо, подхватившее его голос, побродило среди гробниц и стихло. Утро должно было наступить через семь часов.
Уильям был испуган. Конечно, это было уже знакомое чувство. Он жил в страхе с того самого момента, когда на них напали у церкви. С тех пор время для него остановилось, и он не мог сказать, сколько прошло часов или недель с того дня. Он знал лишь одно: то, что началось как дурной сон, превратилось в бесконечный кошмар, и он отчаянно желал очнуться от кошмарного сна.
