Постепенно он перестал плакать, и эту мысль вытеснили другие.
«Если я умер, то как же я здесь сижу? Можно ли быть живым и мертвым в одно и то же время?»
Он обеими руками схватился за живот. Там не было ни ножевых ран, ни шрамов.
Мысли Бруно внезапно прояснились, как будто со дна сознания поднялся серый туман, и на короткое время действительность предстала перед ним такой, какая есть. Он начал спрашивать себя: да правда ли, что Кэтрин восстала из мертвых? Что, если Хилари Томас – всего только Хилари Томас и никакая не Кэтрин Энн Фрай, а его замысел – чистейшее безумие? А все прочие женщины, убитые им на протяжении пяти лет, – были ли они новыми воплощениями Кэтрин или обыкновенными, ни в чем не повинными женщинами?
Бруно сидел на полу фургона, оглушенный своими мыслями, в полной растерянности перед этим новым взглядом на жизнь.
И эти жуткие шорохи, наполнявшие собой его сны…
Он вдруг понял, что если хорошо сосредоточиться и порыться в воспоминаниях детства, можно будет отыскать ответ. Из глубины памяти всплыла тяжелая двойная дубовая дверь в полу. Он увидел, как Кэтрин отпирает обе двери и сталкивает его в открывшийся люк, а затем захлопывает и запирает двери. Вспомнил ступеньки, ведущие куда-то вниз, под землю…
Нет!
Бруно зажал руками уши, чтобы не слышать знакомый шум, наводивший на него ужас. По всему телу струился пот. Он весь дрожал.
– Нет! – прошептал он. – Нет, нет, нет!
Сколько Бруно помнил себя, он стремился вспомнить, что это за шорохи: надеялся, что, вспомнив, освободится от них, изгонит их из своих снов. Но сейчас, на грани открытия тайны, он вдруг осознал, что действительность может оказаться еще ужаснее. И отверг возможное разоблачение.
Фургон снова заполнили шипящие и свистящие звуки; омерзительные неведомые существа ползали по его телу, взбирались по спине и груди, пытались добраться до лица, проникнуть сквозь стиснутые губы и зубы в рот, заползти в ноздри. Бруно катался по полу, силясь стряхнуть их с себя или раздавить.
Все же в фургоне оказалось достаточно света, чтобы галлюцинации понемногу рассеялись. Шорохи смолкли. По нему больше никто не ползал. Бруно вскочил на ноги.
Пора отправляться на поиски. Мерзкая ведьма прячется где-то в городе и подстерегает его.
Краткий миг незамутненного сознания остался позади. Бруно забыл недавние сомнения; к нему вернулась уверенность в том, что Кэтрин вернулась с того света и ее необходимо остановить.
После ленча на скорую руку он двинул в Вествуд. Там он припарковал машину на соседней улице, забрался на заднее сиденье и стал наблюдать сквозь узкую щель.
Возле самого ее дома стоял другой фургон – белый, в голубую и золотисто-желтую полоску, с надписью: «Услуги на дому. Уборка, мытье окон, обслуживание званых вечеров».
В коттедже трудились три женщины. Они постоянно курсировали между домом и фургоном – выносили пластиковые мешки с мусором и обломки мебели, переносили пылесосы.
Хилари Томас нигде не было видно; Бруно понял, что она сбежала и не вернется, пока не почувствует себя в безопасности. То есть пока не удостоверится, что он мертв.
«Нет уж, – думал он, – если кто-то и умрет, так это ты. Слышишь, ведьма? Сначала я сам доберусь до тебя. Наколю тебя, поганая сука. Отрублю твою смердящую голову».
В пять часов уборщицы вынесли оборудование и погрузили в фургон. Они заперли двери и уехали. Бруно последовал за ними. Это была единственная ниточка, которая вела к Хилари Томас, нанявшей этих женщин. Они должны знать, где она скрывается. Если ему удастся очутиться с одной из них наедине и заставить говорить, он узнает местонахождение Кэтрин.
Полосатый фургон остановился перед одноэтажным оштукатуренным строением на одной из боковых улочек в полуквартале от Пико. Фрай проследил за тем, как три женщины, убиравшие квартиру Хилари Томас, вошли в здание, и приготовился ждать.
Минут через десять появилась одна из них – молодая девушка лет двадцати, с длинными, до самого пояса, каштановыми волосами. Она шла, гордо вскинув голову и расправив плечи, упругой, пружинистой походкой; ветер развевал юбку ее форменного платья, и тогда Фраю становились видны ямочки на коленях. Девушка села в ярко-желтый «Датсун» и тронулась с места.
Фрай немного поколебался, не зная, которой из трех больше известно о Хилари Томас, но все-таки последовал за ней.
Она жила в Калвер-сити, в нескольких кварталах от киностудии «МГМ», в старом, но очень красивом бунгало, окруженном такими же небольшими домиками. Некоторые из них явно нуждались в капитальном ремонте. Другие как будто гордились тем, что их недавно покрасили, и радовали взор разноцветными ставнями, аккуратными маленькими верандами, чисто вымытыми стеклянными дверями и черепичной крышей. Район был небогатый, но весьма живописный.
В доме было темно. Девушка вошла внутрь и включила свет.
Бруно поставил свой «Додж» через улицу наискосок, там тень от деревьев была погуще. Погасил фары, выключил двигатель. На улице было очень тихо, только осенний ветер шелестел листвой да откуда-то доносилась музыка в стиле свинга. Бруно узнал популярную в сороковые годы мелодию Бенни Гудмена. Он сидел за рулем и ждал своего часа.
К шести сорока Фрай пришел к заключению, что у молодой женщины скорее всего нет мужа или любовника. По крайней мере, такого, который бы жил вместе с ней. Иначе он бы уже давно вернулся с работы.
Фрай дал ей еще пять минут.
Без четверти семь он вылез из «Доджа» и, перейдя через улицу, приблизился к ее бунгало. Поднялся на веранду. Скрипнули доски. Он позвонил в колокольчик. Девушка приоткрыла дверь и, неуверенно улыбнувшись, спросила:
– Что вы хотите?
Она не сняла с двери цепочку – более тяжелую и прочную, чем те, которые Бруно доводилось видеть до сих пор, но далеко не столь надежную, как, должно быть, рассчитывала хозяйка коттеджа. И не такой силач, как Бруно Фрай, мог бы запросто одолеть это смехотворное препятствие. Стоило Бруно надавить плечом, как дверь распахнулась, сбив молодую женщину с ног; порванная цепочка только жалобно звякнула. Бруно одним прыжком очутился внутри и захлопнул дверь, уверенный, что никто на улице ничего не заметил.
На девушке все еще была белая форменная одежда. Юбка задралась, обнажив бедра и красивые, стройные ноги. Бруно опустился на одно колено и наклонился над ней. Она была ошеломлена и плохо соображала. Он приставил ей к горлу нож.
– Цыкнешь – пеняй на себя. Ясно?
Растерянность сменилась ужасом; девушка задрожала, в глазах стояли слезы. Бруно слегка нажал на лезвие; появилась капелька крови. Девушка заморгала.
