Подошла к пепельнице, полной окурков; его окурков – пожеванных, докуренных до самого фильтра…
– Спасибо, Кость, – она раздавила «бычок» в общей куче, – будь у меня такое лицо, как сейчас, может, и у нас все сложилось бы по-другому.
Конечно, если б Костя сейчас стоял напротив, Аревик вряд ли решилась произнести подобную фразу, но с мертвыми разговаривать гораздо легче, чем с живыми. …Хотя теперь-то мне известно, что и смерть весьма относительна… Захотелось вообще отрешиться от этого понятия, поэтому она быстро спустилась этажом ниже и толкнув дверь, огляделась.
По сравнению с Костиной «берлогой», здесь был относительный порядок, а, главное, пахло живым человеком. Это совершенно неописуемый и неизвестно из чего состоящий запах, который всегда улавливается с первого вдоха и кажется безумно приятным; он мгновенно разгоняет страхи и разжигает любопытство, подталкивая залезть в каждый уголок, покопаться в ящиках шкафа, ощущая прелесть мелочей жизни.
Аревик хотела начать с комнаты, где виднелась небрежно заправленная постель, но проходя через гостиную (или кабинет), задержала взгляд на портрете, почему-то стоявшем на столе. Если б тот висел на стене, она б, может, и не обратила на него внимания, а тут остановилась, ища наилучший вариант освещения. …Работа, скорее всего, Костина, но почему она здесь, а не на выставке?.. Опустилась в кресло, внимательно изучая лицо. Вообще, после всего случившегося Аревик к любому живописному полотну стала относиться с трепетом, ведь если можно сохранить душу человека, то, что уж говорить о таких мощных носителях энергии, как море или горы?.. Может, пейзажи тоже возникают где-нибудь, захватывая новые территории, меняя ландшафт земли, только никто не придает этому значения?..
Впрочем, это было чисто философское предположение, а перед Аревик находился конкретный портрет конкретного человека; она уставилась на него, пытаясь понять, наделен ли он какими-нибудь возможностями или это дано не всем работам даже одного автора. От напряжения глаза быстро уставали, и показалось, будто лицо чуть повернулось.
– Добрый вечер, – полушутя произнесла Аревик, – я – Катя.
– Я знаю, – уголки губ на портрете победно поднялись.
Аревик испуганно отпрянула, но тут же сообразила, что по «новым законам природы» ничего необычного не происходит.
– Вы тоже живете в портрете? – спросила она.
– Что значит, «тоже»?
– Ну… – Аревик прикусила свой болтливый язык, – «тоже» – значит, что я уже видела подобное.
– Да? – портрет подозрительно прищурился, – очень странно. Обычно люди не могут общаться с нами, если мы сами не захотим этого, иначе случится большая беда.
– Какая же?
– Они перестанут ходить в галереи, перестанут покупать картины… в конце концов, примут закон, запрещающий живописцам публично выставлять свои работы! Тогда всем нам будет очень плохо… – портрет секунду помолчал, – так, кто ты?
– Какая разница? – Аревик решила, что пора заканчивать разговор, потому что в глазах женщины не было той доброты, которая наблюдалась у Сусанны Фурмент. Упрощая решение задачи, она протянула руку и отвернула портрет к стене.
– Не делай этого! – воскликнула женщина.
Но Аревик молча встала и пошла в соседнюю комнату, оказавшуюся спальней. Продолжать детальную экскурсию расхотелось, и она присела на постель; тут же возникла неожиданная и совсем неприятная мысль: …А возможен ли «вторичный захват»? Если да, то эта злая тетка, в конце концов, выкинет меня из Катиного тела!.. А как защититься от этого? Эх, спросить бы Анну, только вряд ли она захочет помочь после того, как я наплевала на ее советы. Хотя есть же простой выход! Надо попросить Вадима убрать портрет… а если раньше Катя любила его?.. Блин, все-таки я не она, но попытаюсь сыграть максимально правдиво… только кто б еще написал мне текст роли…
Благостная тишина и покой дома, накладываясь на проведенную в кошмарах прошедшую ночь, постепенно давали о себе знать; Аревик легла, поджав ноги и закрыла глаза. …Наверное, сон – такая маленькая репетиция смерти… Это было ее последней здравой мыслью.
…Из окружившей ее тьмы возникло ощущение города; потом подъезда, в который надо попасть и подняться на восьмой этаж. Аревик потянула дверную ручку – изнутри пахнуло строительной пылью (уж она-то прекрасно отличала бытовую пыль, которую можно стереть влажной тряпкой, от клубящейся в воздухе сухой штукатурки, забивающей глаза, нос и придающей коже мертвенно бледный окрас). …Зачем мне туда?.. Но решать этот было поздно, так как дверь захлопнулась, и Аревик почему-то знала – открыть ее невозможно. Подняв голову, она с удивлением обнаружила луну, тускло проглядывавшую сквозь облака. Достала зажигалку; вспыхнул крошечный желтоватый огонек, осветив грязные, ободранные стены, и… обрушенную лестницу. Вместо ступеней на протяжении нескольких пролетов торчал лишь тонкий каркас арматуры, ступить на который было полным безумием, но ведь ей непременно надо добраться до восьмого этажа!
Аревик осторожно подошла к лифту; нажала кнопку, надеясь на чудо, и чудо произошло! Под пальцем вспыхнула красная точка, и раздался зловещий скрежет – значит, кабина двигалась. Потом раздался глухой удар, створки разъехались и вспыхнул свет. Аревик настолько удивилась, что здесь может что-то функционировать, что успела сунуть руку, лишь когда двери стали закрываться. Коснувшись запястья резиновыми губами, створки боязливо отпрыгнули обратно, и Аревик вошла.
Двигался лифт рывками, да еще с таким звуком, будто кабина скребет боками по стенам шахты; потом движение замедлилось, и, в конце концов, лифт замер. Свет погас, зато открылись двери. Хорошо, что прежде, чем выйти, Аревик вновь чиркнула зажигалкой – внизу зияла пустота, а ближайшая уцелевшая площадка виднелась сверху, этажа через три. Лифт тем временем, без всякой команды и с открытыми дверями, стал медленно опускаться, причем Аревик знала – скоро трос оборвется, и кабина обрушится, похоронив ее в своем чреве.
Улучив момент, Аревик прыгнула и сумела схватиться за уцелевшие остатки перил, а лифт, обретя свободу, стремительно понесся вниз; потом последовал удар, взрыв и яркая вспышка осветила развалины, которые представлял из себя дом.
Перила стали гнуться, норовя сбросить ненужный балласт в бушевавший внизу огонь; Аревик вскинула голову, ища новую точку опоры и вдруг увидела на уцелевшем выступе… Катю.
…Но Катя – это я!.. А кто тогда стоит над бездной?.. Кто там ухмыляется, если я здесь?.. Аревик хотела закричать, но звуки застряли в гортани, и тут же навалилась непонятная тяжесть, мешавшая двигаться. Она дернулась всем телом, будто собираясь оттолкнуться от воздуха!.. Тяжесть исчезла, и Аревик открыла глаза – над ней склонилось незнакомое мужское лицо; испуганно метнулась взглядом – какая-то комната, какая-то мебель… зато ничего вокруг не рушилось… Судорожно вздохнув, ощутила, как колотится сердце.
