Ситуация почти напомнила сцену из «Паразита». Вот только и у меня — кожа толще, чем у Павлуши. И навряд ли из-под неё — просочится жидкость… Какая-либо! «Дрянь», если только… «У такой ведь «твари», как я, иной и не течёт». И это, к слову, не мои мысли. Как и «слова»… Хотя — и такое бывало! И «не»… «Дурной пример — заразителен!». О, да… И «да», это цитата — её и из её же глаз. Такое… «Некое» и немое же — обращение ко мне! Пока что: «немое».
«Останется синяк…». И, похоже, крупный. А завтра — в колледж!.. «Сегодня — он зацветёт. А завтра — «расцветёт»… буйным «светом»: всеми цветами и соцветиями же радуги!». И вот зачем только она снова и снова подвергает сомнению свою «родительскую пригодность» и «компетентность»? Ещё же немного — и её могут лишить родительских прав! И нет, не то чтобы я прям «так» волновалась. И за неё… На самом-то деле — мне и впрямь всё равно! И, как было сказано мной же и «не» чуть выше, «плевать»! Просто… «И ведь вечно — это «но» или его синонимы!». Оказаться в интернате, а там и детском доме — не очень-то и хочется… «Не хотелось бы и от слова: «совсем»!». Да… А и особенно, когда мне остался всего год — до совершеннолетия и… обращения. «Официального» принятия себя и всеми же, как демона, в себе же! Да и всех же его сил…
Поднимаю глаза, всего-то на мгновение, чтобы с готовностью принять второй удар… Третий. И последующие… Но вижу — лишь её… ступор?! «Ступор»! И… «Испуг»! На секунду — просто!.. На какое-то «ничтожное» мгновение — вдруг показалось, что она хочет попросить прощения! Хочет извиниться — за всё это… И не только: за это. За всё! И я бы — простила! Так ещё и сама бы попросила прощения, извинилась — за всё выше же мною ей сказанное… И сказанное — ранее, в том числе! Вслух. И про себя… На высоких и «бранных» тонах… Опять же — «за всё»! Попросила бы… Извинилась! Обняла и, глотая слёзы, шептала бы слова любви… Слова тоски — по ней… «Но и…». «Ранее», да! Когда они — ещё были и теплились… Пульсировали — во мне… Не сегодня! Не здесь и сейчас…
Мои губы нахально кривятся. И кривятся — не в короткой усмешке. А уже — в сформированном и полноценном, широком и открытом оскале! И её опаска, тот её испуг и ступор в одном флаконе, сходит на нет. Буквально — как с белых яблонь дым… «Тут же»! И тут же — растворяется… Сменяясь, и чем-то же не хуже «моего», лютой злобой.
— Тварь! — Шипит она. А меня — вдруг прорывает. Да и так, что и прямо — на неконтролируемый смех! Я просто — смеюсь и… В голос! Смеюсь — сквозь только подступившие и уже проступившие невзначай слёзы. Почти что и свернувшись в три погибели. Калачиком… И в ту же самую «позу эмбриона»! Следом за чем — ещё и оседаю-опадаю на тёмно-коричневую, почти чёрную землю с грязью и пылью. Меня — трясёт! А она — так и стоит, сверля меня своим уже и тёмно-карим, почти чёрным взглядом. И наверняка думает: «Что же делать дальше: бить или уйти? Добавить и убить или?..».
Выбирает же — что-то «среднее»! Хватает меня вновь своей правой рукой, но уже и за мою же левую, и тянет в обратную сторону… К своим друзьям! Пока я же — продолжаю извиваться в приступах смеха, чуть ли и не задыхаясь. И давясь же этим самым «приступом» в смеси с воздухом: со сбитым и вновь же перебитым, убитым навзничь дыханием. Хрипло кашляя и сплёвывая между — жёлтоватую мокроту. Сбиваясь… Но и после — вновь смеясь. «Это — истерика»! Да, просто — «очередная» истерика. А ей кажется, что я над ней издеваюсь! Рыхля землю кроссовками… Практически и тащась за ней следом и на коленях… И, возможно, даже рвя джинсы. Как в принципе — и обувь… Но сейчас — это не трогает. Ни меня. Ни её. А если как-то и трогает — то точно меньше всего!
Ведь и пока суд да дело — мы успеваем вернуться. И вот она уже, «кривясь» и телом, и душой, поднимает меня за плечи и ставит перед собой! А я же, в то же самое время, особо вновь не осматриваясь, вдруг боковым зрением замечаю чуть поодаль от себя, на том же самом столе — «стальной блеск»: среднего по размеру предмета со светло-коричневой деревянной резной ручкой! Да и что уж там, он буквально загорается от света и цвета костра, позволяя и почти требуя таким образом — заострить всё внимание на нём.
И как же я его раньше не замечала?.. «Неужели, знак свыше? Решил помочь своей грешной дочери?». Не нужны мне твои подачки… И помощь твоя — не нужна! «Или нужна?». Снова сама себе противоречу… Говорю внешне: «Нет!». А внутри же себя — ору троекратное: «Да!». Как же я себя бешу в эти моменты!.. Этой своей неопределённостью и уступчивостью. Ведомостью и… Доступностью! Как же ненавижу!.. Ладно! Будь — по-твоему. Но и это — в последний раз. «Как и то, что: подачки не нужны… И помощь». Ух!
Застыв на месте, я будто ещё и вросла в землю, смотря лишь на предмет рядом, но и в то же время — так далеко от меня. Так ещё и находясь в каком-то вакууме — в полной тишине и молчании. Словно бы — погрузив саму себя, и мир же внутри и вокруг, в непроницаемый и невидимый купол… «Непроходимый» — для всего и вся. Всех… Не только — для звуков, но и каких-либо действий! Смотрю — долго и упорно… Дотошно рассматривая — каждую его часть и элемент. Каждую деталь и… Мелочь! После чего — тяжело вздыхаю и сглатываю липкий и тягучий, мерзкий ком, образовавшийся в горле от так и оставшихся внутри слёз… Так и не услышав просьбы! Но и уже зная, что именно она попросит. «Просьбы и попросит? Требования и заставит!». И так же зная — как это воплотить. Каким образом — создать и воздать, явив миру! «Это будет больно». Больно… Но и не больнее,
