— А ну-ка фу! — грозно выдал Краев первое, что явилось на ум. — Тихон, зараза, хватит! — И добавил в порыве вдохновения: — Оксане нажалуюсь!
Хотите верьте, хотите нет, но это подействовало. Кот рявкнул в последний раз, больше для порядка, с достоинством повернулся и проследовал к лестнице.
— Итак, она звалась Оксаной, — задумчиво проговорил Борода.
Краев почему-то сразу почувствовал, что начинает краснеть, словно его в чём уличили. Хорошо, освещение в коридоре было действительно скудное.
— Котов воспитывать надо, — мрачно прогудел великан, и наваждение рассеялось. У прапорщика Вани был тенор для партии кузнеца Вакулы, а здесь присутствовал бас. Краев сощурился и увидел, что «привидение» годилось им с Колькой в отцы. — А то как на собак бочку катить, так все горазды…
Краев едва не начал открещиваться от Тишки, но мгновенно почувствовал себя предателем и сказал совсем другое:
— Извините, пожалуйста. Мы больше не будем…
— Не сердитесь, профессор, — встал на его сторону Борода. — В натуре, на своих! Это же Олег Краев, кореш мой. Ну, привет, брат.
Великан хмыкнул и выпустил из-за спины собачку, которой не давали мирно прогуляться на улицу. Невозмутимый среднеазиат шагнул к Краеву, с интересом обнюхал подставленную ладонь… Пока Олег силился сообразить, чем больше пахло от его руки, котом или курицей, и каковы могли быть последствия, пёс облизнулся, вздохнул и выразительно посмотрел на хозяина. Ну что, мол, гулять-то пойдём?..
— Познакомься, Олег, это профессор Наливайко, Василий Петрович, — с явной гордостью представил своего спутника Коля Борода.
Услышав фамилию, Краеву полагалось бы выронить кроссовку, но он почему-то даже не вздрогнул. Наверное, оттого, что великан просто оказался именно тем, кем должен был оказаться. Вот ведь шуточки шутила война. Там, «за речкой», Олег знал прапорщика Наливайко всего-то минуты. А запомнил, оказывается, до гробовой доски.
Борода уже указывал Василию Петровичу на Краева:
— А это Олег, натуральный живой писатель, вот.
Профессор посмотрел на Краева без интереса.
— Извините, — сказал он. — Не имел чести читать.
— А я вот и ваши работы, и про вас очень даже читал, — обрадовался Краев. — Вы с тем деятелем из Принстона, Мак-Гирсом, по-моему, все основы физики переворачиваете, только это не все ещё осознали… В Интернете было недавно, вроде бы Мак-Гирс опытную установку достраивал… Вы не в курсе, как он, закончил?
— Закончил, — сразу помрачнел Наливайко. — Только лучше бы не заканчивал… Впрочем, об этом… история больно тёмная… — И глянул на Краева с пробудившимся интересом: — А вы сами-то о чём?..
Он не договорил: дверь по соседству открылась, и в коридоре возникла ещё одна борода. На сей раз — рыжая. Её полуголый обладатель был крепок и мускулист и держался соответственно.
— Что за шум, а драки нет? — поинтересовался он зловеще. — Будете продолжать орать, драка будет… — В окна его номера било солнце, коридорное освещение наверняка показалось ему потёмками, но вдруг он решительно изменил тон. — Сержант, ты?.. Во мир-то тесен…
Последняя фраза получилась фальшивой.
— Старлей… — Краев протянул ему руку, крепко пожал и внёс свою лепту во всеобщее представление друг дружке: — Это сослуживец мой. Вместе воевали… в Афгане. Это — Коля Борода, а это — Василий Петрович Наливайко, профессор.
Профессор погладил по голове усевшегося кобеля:
— А это — Шерхан.
— Наливайко? Василий Петрович? — тихо переспросил Песцов. Он пристально глядел на великана, и Краев увидел, как он дёрнул горлом, словно глотая всё ещё коловшийся ком. — Ваня Наливайко… Старший прапорщик… Так похож был на вас… Ну просто один в один… Мы в Афгане вместе…
— Ванька? — Даже при ублюдочной лампочке было заметно, как побледнел Наливайко. Вытащив из кармана портмоне, он достал маленький фотоснимок. — Вот… Мой единственный сын… Как он погиб?
Со снимка улыбался скуластый, наголо бритый парень, которому в самый раз пришлись бы шаровары, сабля и оселедец гоголевского Тараса.
— Как герой. И это не слова, — выговорил Песцов. — Мы попали в засаду, духи били в упор. Из всей группы выжили двое, я, — он снова дёрнул горлом, — и он, — он кивнул на Олега, — Такие вот дела.
— Эх, — глухо охнул Наливайко. — Без погребения… В чужой земле…
— Он, батя, сразу в рай ушёл, прямо на небо, — сказал Краев. — Машина с боеприпасом была. Трёхтонка. Да что мы тут-то стоим, как сироты какие! Пошли ко мне. Помянем тех, кто не вернулся…
— Да нам бы… в общем… ехать надо, — начал неуверенно Наливайко, но Коля Борода решительно постановил:
— Иди, Василий Петрович, иди и даже не думай. Сам в лучшем виде затарюсь. Ну всё, ребята, пока. Посидел бы с вами, да никак, живые сожрут живьём.
— А теперь, ребята, давайте за вас, — налил по второй Василий Петрович, — За то, что живыми остались, за то, что целыми пришли. За то, что есть с кем Ваньку моего помянуть…
Атмосфера в номере царила самая братская. Четвёртая стопочка на столе стояла отдельно, накрытая кусочком хлеба, и казалось, что младший Наливайко сидел где-то рядом, улыбался, слушал их разговор. Одна беда, видеть его мог разве только Шерхан, безмятежно разлёгшийся на линолеуме. Зря ли говорят, что собаки легко видят незримое. Особенно такие вот «четырёхглазые», с рыжими подпалинками бровей.
— Так ты, Олег, значит, писатель, — уточнил Василий Петрович. — И в каком же жанре работаешь?
— Ну… — задумался Краев. Мысль о необходимости жанрового самоопределения до сих пор его как-то не посещала. — Знаете, — сказал он наконец, — по-моему, в литературе, как и у вас в науке, всё самое интересное происходит на стыке направлений. Вы небось, чуть что, и физику готовы припрячь, и химию, и биологию, лишь бы до истины докопаться. Вот и я не о законах жанра думаю, а о том, чтобы читателя за уши не оттащить было. И под это дело ему всякого-разного познавательного сообщить. И про физику, и про химию, и про историю…
— Ох, только про историю нашу лучше не надо бы, — поморщился Наливайко. — Сплошное враньё, а против ветра писать — только начни, в один миг заклюют… Мы вот копаем в местной Долине Смерти… а ты думал, здесь такой нет? Есть, а как же… Короче, насмотрелись, слёзы на глазах. Никто не забыт, ничто не забыто… мать их… Как подумаешь, так даже и хорошо, что Ванька не в землю ушёл, а сразу на небо… Не то вот так же лежал бы, пока государство памятники ставит и слёзы крокодиловы льёт…
— Да нет, Василий Петрович, — помолчав, отозвался Краев. — Экскурсы в прошлое у меня запланированы, но в гораздо более давнее. По преданию, в здешних болотах есть остров, а на нём — святой монастырь. Действительно святой. И не потому, что монастырь, а потому, что место уж очень особенное. Я ведь из-за него сюда и приехал. Библиотеки перекопал, с этнографами говорил… Только разговоры — это одно…
