– Спаси владыка Небесный! Что же он сделал с ней?
– Лучше тебе не знать. Я утром проходила в том месте, где тело нашли. Там на земле пятно крови больше твоего прилавка и на стенах вокруг тоже.
– Покарай Всевышний этого людоеда!
– Молчи! Ты не знаешь разве, что нельзя про Джека плохо говорить? Кто знает, сколько филинов прячется в «Старой пивоварне»? Я слышала, их там целая тысяча!
– Не может такого быть!
– Может! Мне тетка Мэдди говорила, а эта женщина зря болтать не станет. Помнишь, как она вторую войну на Суллоне предсказала? Вот то-то же. И кто знает, вдруг один из этих, из «Пивоварни», сейчас рядом стоит и слушает тебя! Или ты тоже с Джеком пообниматься захотела?
– Спаси Владыка! Да Джек на меня вряд ли позарится. Что во мне? Одни кости – разве в суп, и то жидкий будет.
– Я слышала, что Джеку мясо – вопрос десятый. Другим он кормится. Вот вроде, какой человек его до смерти боится, такой ему, Джеку, самый сладкий будет. Оттого и мучит он их, чтобы страха побольше было. Поняла?
Нейдж долго обдумывает подслушанный разговор. Что-то есть в нем такое, чего она пока понять не может. Женщина все идет между лотков, бездумно заглядывая в них, кивая на призывные выкрики продавцов. На этом пути Тинсоу встречает трех или четырех женщин с младенцами в руках или в свертках, примотанных к груди, но каждый раз не может набраться смелости, чтобы обратиться к ним.
Наконец извилистые проходы выводят женщину к южному тупику, месту, где глухие стены рыбной фабрики образуют сплошное полукольцо. Тут сыро, сумрачно и воняет тухлятиной. Рыночники, видя, что покупатели это место обходят, лет пять назад устроили здесь свалку. С тех пор в густой тени стен, которая стоит здесь с утра до ночи, с каждым днем все выше вырастают огромные груды мусора, похожие на могильные курганы. Здесь и правда нередко находят мертвецов: бродяг, пьяниц или просто ограбленных и убитых. Тинсоу собирается тут же повернуть, уйти, но слух ее вдруг улавливает звук, какого не должно быть на свалке. Сквозь гул рынка за спиной, сквозь машинный рокот из-за стен он прорывается едва слышный. Это плач ребенка.
Она находит его совсем рядом – завернутого в невообразимое тряпье, уже едва способного кричать, искусанного насекомыми. Она разгоняет жирных крыс, с голодным интересом подбирающихся к нему, поднимает, высвобождая хрупкое тельце из стягивающих его лохмотьев. Младенцу едва хватает сил, чтобы шевелиться, но, чувствуя тепло, он жмется к женщине, хватает беззубым ртом выпуклую пуговицу и начинает отчаянно ее сосать. Нейдж медлит, но лишь потому, что в голове составляет маршрут в запутанной системе проходов Овощного рынка. Она уже знает, что ей нужно купить, а через минуту понимает где.
Торговки провожают ее насмешливыми взглядами. Для них поступок Тинсоу – блажь богатой дамочки. Одобрение она замечает лишь однажды – пожилая измученная женщина выказывает его одним коротким взглядом, словно стесняясь.
Малыш усердно тянет из небольшой бутылки теплое молоко. Нейдж держит его на груди так, чтобы кроха слышал стук ее сердца. Она укрывает его собственной шалью, грязного, всего покрытого язвами. Извозчик бросает на сидящую с младенцем женщину косой взгляд.
– Клянусь, – бормочет он себе под нос, – никогда еще не видел, чтобы на Овощной рынок ездили покупать грудничков!
***
– Зачем ты притащила этого крысеныша? – Джастер держится рукой за голову. Сегодня он еще не пил, но выпитого вчера хватило, чтобы страдать от похмелья. – Думаешь, он заменит тебе Милдред?
Нейдж не смотрит на мужа. Младенец спит в ее кровати, она сидит рядом, листая «Современного повара» Франко Маркателли, известного кулинара, готовящего для королевской семьи. Газовая лампа горит тусклым желтым светом. Мистер Тинсоу с выражением страдания прикрывает глаза.
– Я знаю, – шепчет он, – я знаю, любовь моя, я совершил ужасную вещь. Я…
– Ужасную вещь совершила я, Джастер Тинсоу, – отрывисто произносит Нейдж, – когда вышла за вас замуж. А теперь помолчите и дайте мне исправить хоть какую-то часть содеянного вами.
Джастер вскакивает, опрокинув стул, лицо его перекашивает от гнева. Он открывает рот, намереваясь что-то сказать, но взгляд жены останавливает его. Резко развернувшись, Джастер выходит из комнаты.
Нейдж остается одна. Она занята составлением рецепта. Рождение нового блюда – всегда особый процесс, часто мучительный, блюдо должно появиться в голове, а потом воплотиться в наборе компонентов и процедур. Мясо, овощи, масла, приправы, варка, жарка, тушение… Все эти вещи существуют словно сами по себе, нужно связать их воедино, представить будущий результат… Обычно это захватывающий процесс, своего рода полет на крыльях вдохновения, сродни экстазу поэта или художника.
Но не сейчас.
Нейдж мучительно тяжело думать о том, что ей предстоит сделать. Всякий раз, когда мысль ее, удалившаяся было в умозрительную плоскость, неизбежно возвращается к главному предмету, женщина чувствует, как грудь сжимает стальными обручами. Ноющая, неумолимая боль рождается в сердце, с каждым его ударом растекаясь по телу. Каждый раз, когда она смотрит на спящего ребенка, вымытого и спеленатого, Нейдж чувствует дрожь в руках.
– Я смогу, – говорит она себе. – Я должна. Он и без того обречен. Без имени, без таинства крещения, забытый всеми, он уже умер. Пытаться задержать его здесь – только увеличивать его страдания… Соус. Здесь важен соус.
Впервые для нее это была обратная процедура – не от готового вкуса, не от ощущения во рту, а от компонентов, дедуктивный процесс совмещения деталей для единого результата.
Растопить немного масла в сковороде, медленно, не давая закипеть. Добавить грибы, лук и бекон, все максимально измельченное. Томить под крышкой – совсем немного, пока кипит красное сухое вино. Добавить трюфели, петрушку, специи и вино к грибам, все размешать и томить еще немного, пока трюфели не вберут достаточно влаги. Снять с огня, добавить сливки и желтки, тщательно размешать. Не давать остыть.
Нейдж закрыла глаза, снова и снова представляя себе получившийся соус. Да, именно так. Соус, достойный короля. Собственно, королю он и будет подан.
Она слышит, как рядом шевелится, просыпаясь, младенец. Он спит уже долго и сейчас должен проснуться, чтобы поесть. В этом возрасте, когда от рождения не минуло и месяца, они только спят, едят и испражняются.
Но ребенок молчит. Нейдж поворачивается, чтобы посмотреть, и встречается с ним взглядом. Большие голубые глаза смотрят на нее внимательно и серьезно. В них словно читается немой вопрос: «Как ты поступишь, странная женщина? Что сделаешь со мной?»
Нейдж закрывает глаза. Ей нужно быть сильной. Ей нужно выполнить свою часть сделки.
